Борис Дышленко - Контуры и силуэты

Он мог бы мне ничего и не сказать, этот старик — я и сам все знал. Но что знал? Знал сам факт или сообщение о факте? Ведь события в “пустом доме” развивались несмотря на сообщение или, скорее, благодаря ему. Но откуда вот так вот возникает этот образ, откуда эта опережающая память? А может быть, наоборот, то, что мы видим и слышим, даже то, что совершаем, только эхо того, что произошло? “Если ты пожелал женщину, значит, ты прелюбодействовал с ней.” А она? Прелюбодействовала ли она с тобой? А если ты пожелал убить, ты убил? А тот, кого ты пожелал убить, только пожелал — он убит? Если это так, тогда следует признать, что все — в тебе, и тогда любое твое действие лишь ритуал, изображающий то, что происходит в твоем мозгу. Или на экране, может быть, и на плакате. При помощи символов ты творишь свою жизнь, творишь действительность, которую принимаешь за реальность. Не на этом ли основана магия, любое колдовство?

А время, что оно перед вечностью, которая бесконечно велика и бесконечно мала? Так велика, что в ней все случившееся и то, что случится. И так мала, что все это одно. И нет ни прошедшего, ни будущего, только настоящее. Ведь настоящее это не то, что сейчас, но то, что есть, а значит, и прошедшее, и будущее тоже. И в нем есть морщинки на лице старика и отдельно от него и диалоги, которые уже были и которым суждено состояться (они уже состоялись), и мягкие шаги по чердаку. И сюжет, от века существующий сюжет, в котором, хочешь ты того или не хочешь, есть и твоя роль.

И совершенно неважно, что ты думаешь об этой роли. Не имеет значения и то, что ты думаешь о себе. (Благими намерениями и так далее — старо как мир.) Важно, что ты делаешь, поступок, определенный тебе. Пусть другие прощают себе свои грехи.

Я подумал, что надо осмотреть все места, где может быть плакат с певицей. Ну, не все места — это невозможно, — но еще три-четыре рекламных щита, желательно тех, что на холсте, потому что их труднее испортить: если кто-то настолько упорен, то это один человек. Я стал вспоминать, где они могут быть. Нет, я не собирался сию минуту все это обследовать — я не человек действия. Я больше люблю сидеть в кресле и размышлять, главным образом о том, что меня не касается, а если телевизор не дает для этого достаточно пищи, то вот хотя бы о таком пустяке. Завтра надо обследовать эти щиты.

Но может быть, что-то подобное уже происходило где-то когда-то, а может быть, недавно и здесь. Я не могу исследовать то, что происходило где-то когда-то или недавно и здесь, потому что не знаю, что и с кем. Собственно говоря, вопрос так и стоит: с кем? В данном случае с певицей и ее изображением. Или это одно и то же? Нет, не одно и то же. Теперь, как это касается ее? “Если ты пожелал...” Но участвует ли она в твоем желании, то есть знает ли она об этом? Если знает, то как сама к этому относится? Когда где-то о тебе заходит разговор, а он непременно о тебе где-нибудь когда-нибудь заходит, какое влияние это оказывает на твою судьбу? Это не разговор о колдовстве, потому что оно — дело колдуна, а ты всего лишь объект колдовства, воображаемый предмет. Но странно себя, как ты себя ощущаешь, представить предметом чьих-то разговоров. Странно и неприятно. Мне лично неприятно. Какое это неуютное, зябкое ощущение, когда ты чувствуешь, что вот сейчас, именно в этот момент кто-то думает о тебе, что-то замышляет, потому что всегда кажется: думает, значит, замышляет. Вообразим, что там, где-то за городом, в одиноком доме в темном саду... Там, в саду... Да нет, не в саду, а здесь и сейчас. Здесь, рядом, на темной лестничной площадке стоят двое и пробуют отмычкой замок. Что, разве не было? Нет, это не то — прошедшее не настораживает. Оно не болит и не доставляет удовольствия. Все, что ушло в прошлое, уже не я.

А что — я? Эта темная комната, где совершенно неизвестно, чего ожидать, разве это не прошедшее? И разве оно мое? Если я сейчас сижу у телевизора, то я здесь, не там. Но как может оказаться в прошлом то, что еще не произошло? Будущее в прошедшем . В английском языке это возможно. В языке. Но я думаю, что все, что возможно в языке, возможно и в жизни. Это опережающая память, и ты с внезапной обреченностью понимаешь, что ты не волен изменить ход событий, который тебе заранее известен. Тому, что существует изначально, уже незачем происходить. И этот диалог... Мне хотелось, чтобы он не существовал, и для этого я предпринял некоторые шаги, но что толку? “Как сделать бывшее не бывшим?” — восклицает Заратустра. Нет, как сделать сущее не сущим? Как сделать, чтобы не было диалога, если он есть: не был, а есть и продолжает звучать? Ведь “был” это только другая форма того же глагола — она ничего не отменяет. И если стереть его запись, это всего лишь запись. Но потом тебе звонят и вот такими записями начинают шантажировать, и в доказательство прокручивают какой-то несуразный бред, из которого ты вообще ничего не можешь понять, тем более что и сам-то в своем существовании не на сто процентов уверен, а тут еще кто-то берет его под сомнение — согласитесь, что это все-таки неприятно. Да, вы знаете из учебника логики, что каждому отрицательному высказыванию предшествует высказывание положительное, но если кто-то начинает вам доказывать, что все как раз наоборот, да еще в качестве доказательства приводит свидетельство, свидетельство о каком-то частном случае, то у вас, независимо от того, существуете ли вы на самом деле или нет, может появиться желание уничтожить это свидетельство. Вы пытаетесь сделать сущее не сущим, но все, известное вам, существует, и это отрицательное высказывание о вас — тоже.

“Все, увиденное изнутри меня, есть я”, — говорит философ. Но что тогда исторгнутое изнутри меня, я ли это? И кто этот человек, на ощупь пробирающийся в темной комнате, среди незнакомых ему вещей? Он выдвигает ящички какой-то картотеки, но не находит нужного — это видно по его реакции. Вероятно, эта комната чей-то кабинет, и, похоже, что персонаж находится там незаконно. Кто он, преступник или детектив? Это мне пока неизвестно, потому что я включился в происходящее только здесь, посреди совершающегося действия. Но если я себя самого вижу изнутри себя, то кто-то из нас не я.

А те, двое, знают, к кому и зачем они идут. Они идут ко мне произвести со мной какие-то действия. Именно я являюсь предметом их намерений, я существую в их сознании, это не я — это образ, которым они заменяют меня. Потому что я — здесь, в кресле у телевизора думаю о них, которые тоже существуют в моем сознании, в моей памяти, в прошлом, которое уже не я. Но я специально перевожу их в настоящее, чтобы усилить впечатление, чтобы понять, как чьи-то действия, разговоры, о которых я не знаю, могут касаться меня, моей судьбы. А вообще, просто разговор:

— Так ты видел М*?