Дервиш Сушич - Я, Данила

Больницы я расположил так, чтоб они ежедневно оказывались на пути руководящих товарищей. Не худо бы им помнить, куда они тоже попадут, когда их прихватит. Поэтому мои больницы оборудованы по последнему слову науки и техники.

И только со школами у меня еще полная неясность, Наша четырехлетняя дикарка сильно нуждается в улучшении породы. Эх, если б можно было завести школу без классов! Ведь стоит учителю взойти на кафедру, как начинается проповедь. Проповеди порождают попа. А не поп должен учить гражданина социалистического общества. Не знаю, как надо учить, знаю только, чего я хочу. Я хочу, чтобы школа учила крестьян для индустриальной страны, а не господ — для страны кукурузы. Впрочем, школа останется тем, чем и была: удобным трамплином, чтоб выпрыгнуть из голодных крестьянских недр на платежные ведомости канцелярий.

Чубуком грез делю долину на районы, провожу водопровод, перемещаю учреждения соответственно потребностям, загоняю колонны гостей в только что отстроенные отели без вшей и клопов, оркестрам даю знак играть гимн всеобщему порядку и ликованию, в которых благодаря тонкой и умелой организации нет ни грана фальши и неискренности.

Зеленая лесная муха укусила меня в руку. Я ее согнал, почесался, и тут же мечты мои развеялись, как надежды на утверждение проекта бюджета. Теперь я видел только то, что могут видеть человеческие глаза. Подо мной лежала зеленая долина, исхлестанная ливнями слепящего света…

В усталой зелени схоронились дома. Только раскаленные крыши сверкают, точно лысины чиновников после головомойки у шефа. В одном конце дымит лесопилка. Можно подумать, что какой-нибудь дядюшка разлегся в тени и, посасывая трубку, дымит в небо. Белеет единственный двухэтажный дом. Только что подвели под крышу. Рядом чернеют котлованы будущих фундаментов. Итак, негусто, ежели принять во внимание мои гигантские задумки. Но главное уже сделано. Я проткнул брюхо летаргии. Всколыхнул спячку. Возможностью заработать привел в движение невидимые в людях пружины.

Средства у меня есть. Торговля процветает. Уже работают три магазина, на полках лежат товары, каких не сыщешь даже на базах, где мы отовариваемся. Как я их добываю, это уж мое дело. Иногда даже без ущерба для социализма сотрудничаю со свергнутыми классами. А как известно, эти классы были не дураки хотя бы по части закупки товаров.

На уездной скупщине я заявил, что рассадник растет и развивается — любо-дорого смотреть, что дела в кооперативе идут как по маслу, что он уже не нуждается ни в каких дотациях. Напротив, сам готов помочь дорогому уезду — только попроси! Последние мои слова были встречены дружными овациями. Хлопали все — от союзного депутата до комитетского портье. Я выглядел настоящим героем. Никто, конечно, не обнаружил рентабельности моего заявления. А ведь именно оно давало моральное право запустить руку в общую кассу. Теперь-то уж они поверят в реальность и выполнимость любых моих грандиозных планов. И потекут в Лабудовац золотые реки! Товарищ депутат, которому я предоставил широкую возможность хвастаться успехами своего края, наградил меня, прямо скажем, с депутатской щедростью. Исхлопотал, без единого динара, две полностью оборудованные мастерские — механическую и столярную! По линии кооперации я получил два трактора в качестве премии и поощрения. И тут я не растерялся и, не доверяя другим выбор марок, сам ткнул пальцем в гусеничные. А поскольку до сельского хозяйства очередь еще не дошла, я использовал тракторы для вывоза стволов с лесоповала. Сейчас, сидя под руинами крепости, я слышу сквозь недвижные слои солнечной тишины их тарахтенье далеко за горой.

Деньги я уже не держу в милиции. Две трети храню в банке, одну — в сейфе, который не возьмет никакая дрель. Будут еще. Вентили открыты. В ловких руках динар родит двойню. Финансовая рождаемость (по своей значимости) всегда шла вровень с человеческой. Динар питает наш ум и все наши чувства. Никто нам, конечно, не запрещает мудрствовать в свое удовольствие на голодный желудок. Но если мы детям вместо хлеба, одежды, игрушек и игр, вместо школы, моторизации, путешествий, полетов в космос и проникновения в недра земли дадим только ум да мудрые изречения, они пошлют нас к черту вместе со всей нашей мудростью…

Разумеется, динар можно облагородить целью — чтоб он не стал самоцелью, а был лишь средством. Но для этого его надо иметь…

Поклевывая таким образом зерна мудрости на свалке собственного ума, я вдруг увидел, как по голому склону, весь изогнувшись в упорном стремлении вперед, медленно поднимается хромой человек.

Раде доковылял, обвил короткую ногу вокруг палки и бросил на меня подозрительный взгляд.

— Привет!

— Привет!

— Где ты, товарищ Данила?

— Географически или организационно?

— Политически!

— А! Ну, скажем, создаю экономику.

— Слушай, товарищ Данила, я не посмотрю, что ты член пленума укома, и потребую наложить на тебя взыскание. На трех собраниях не был, четыре месяца не платил членские взносы, трудфронт, политика, проблемы власти, все это тебя ровно не касается… И в холодную воду надо входить, товарищ. Почему ты не провел предвыборное собрание в Шпаичах?

— Были дела в правлении.

— Каком еще правлении? Оно хоть раз собиралось?

— А ты знаешь, кто в нем сидит? Не один ни бе ни ме.

— Ну и ты не Маркс. А… людей бьешь? Не плоше фашистов!

— И кого ж это я ударил?

— Данила, ударил ты старого возчика. Нельзя бить людей. Провинился человек — к суду его, и хоть под расстрел! Но оплеухами не оскорбляй. За что ты его избил?

— Вот за что. Ему, видите ли, в пивную не терпелось. Навалил на телегу песку вдвое больше, чтоб за один раз управиться. Ну ось и лопнула на полпути. А теперь послушай! Ось стоит восемьсот динаров. По всей Югославии, поди, тысяч пятнадцать телег наберется. И ежели каждый возница за полгода по халатности сломает одну ось, государство потеряет около десяти миллионов. За полгода десять миллионов. За полгода десять миллионов будут выброшены на ветер!

Я знаю, что с ним лучше не ссориться. Лучше действовать убеждением. А до полемики с таким матерым волком, как я, он еще не дорос. Он встал на защиту одного человека — я в противовес ему защищаю государство. А за государство он готов пострелять всех и каждого. По его лицу я видел, что он колеблется. И решил немедля покончить с остатками его веры.

— Десять миллионов! Представь себе, Раде, что тебе вдруг дали дотацию в десять миллионов, скажем, на улучшение жизни тутошних инвалидов! Как ты думаешь, стоят затрещины нерадивым возницам десяти миллионов? Ну! Отвечай! Чего молчишь?!

Товарищ Раде опустил хромую ногу, решительно встал на обе, кончиком палки вывел на песке несколько нулей и, не смея посмотреть мне в глаза, устремил взгляд куда-то в сторону.