Дервиш Сушич - Я, Данила

— А я не хочу.

— Смешно и глупо.

— Жена, если б все мы были чуточку смешными и чуточку глупыми, предприятие не просило бы у совета санации, совет у уезда — дотации, уезд у республики — аванса, республика у федерации опять санации. Директора не отдавали б свою совесть динару внаем, и нам не приходилось бы просить за границей заем.

— Прекрати, пожалуйста, свое крестьянское рифмоплетство!

— Жена, не кипятись. Я еще не совсем протрезвел. К вечеру надеюсь вернуться из уезда. О своем решении сообщу, но без права обсуждения. Ясно?

— С твоей стороны весьма нескромно размахивать своим патриотизмом. В сущности, тебе ни до чего нет дела, ты занят лишь честолюбивыми суждениями о собственной персоне. Надуманная забота о судьбе Югославии лишь благовидный предлог, чтоб отказаться от поста начальника. Тебя попросту задело за живое, что этот пост вручен тебе не на митинге, как орден, а выбит мной…

— Замолчи, тысячу чертей! Потому и не хочу…

— Ладно хоть признал, что только поэтому не хочешь.

— … мать вашу мещанскую, этот наш социализм еще мясом не оброс, еще ребра наперечет, а вы уже накинулись обгладывать его. Ужас какой-то… Я предложу создать союзную комиссию по расследованию посягательства на убийство социализма с целью ограбления. Из засады личных аппетитов. Назло всем вам, не буду начальником!

Председатель уезда ходит вокруг меня.

— Значит, не хочешь?

— Не хочу.

— А если мы прикажем?

— Тогда — не могу.

Он ходит вокруг меня, как вокруг отловленного зверя, который не отмечен ни в одной зоологии, пронзая меня то одним, то другим глазом, потом вдруг оба лезвия своих зрачков опускает на мой лоб.

— Неужели в этой стране есть человек, не желающий стать начальником?

— Как видишь, есть.

— Не хочешь?

— Нет.

— Гм!

Ну что может быть приятнее, чем смутить человека, глубоко убежденного в том, что его никто не может смутить, — ведь он руководитель, проработавший всю, какая есть, марксистскую литературу вплоть до тонюсенькой брошюрки, ведь то, что происходит в мире, ему ясно и понятно, словно идет по его, председательским, предначертаниям. До него наконец дошло, что я упиваюсь его растерянностью.

— Какого рожна тебе надо? — взорвался он.

— Не знаю.

— Гм!

Председатель, когда приехал в наш уезд, всегда знал, чего хотел, решения принимал быстро и бесповоротно, а короткие его распоряжения звучали энергично и весомо. Но со временем он как-то размяк, былая категоричность исчезла, заменившись осторожным сомнением, разными «гм», «да, да» и «посмотрим»! Неминуемая участь всех, кто думает, что экономику и политику выучил раз и навсегда, а жизнь то и дело преподносит новенькое, чего не было в учебниках. Председатель держался на нескольких старых революционных ориентирах и периодических обзорах референтов. Он был на той стадии развития, когда опыт и интуиция оберегают от серьезных ошибок, а усталость, нехватка свободного времени и самодовольство не позволяют делать смелых, созидательных шагов. К тому же принимать в наше время отважные самостоятельные решения стало проявлением чистого авантюризма. Кроме разве случаев, когда дело касается судьбы какого-то там Данилы Лисичича или другой, подобной ему микроличности.

Гм!

Хе-хе-хе!

— Данила, сколько лет ты еще сможешь работать?

— Ежели без частых дискуссий с председателем уезда, думаю… лет этак тридцать.

— Ого!

— Я высокого мнения о своем здоровье!

— Гм! Ты уверен?

— Ежели не возражаешь, товарищ председатель, давай проверим. Я сейчас возьму твой письменный стол со всеми решенными и нерешенными проблемами в нем и с тобой на нем, пронесу по городу, потом верну на место и даже не запыхаюсь. Подумаешь, председатель уезда со своим столом! Пустяки!

— Брось свои шуточки. Итак, тридцать?! Ладно. А теперь скажи мне: что такое национальный доход?

— Хе! Это… это… А что?

— Давай определение!

— Э, что касается определения… извини…

— А валовая продукция?

— Валовая, она валовая и есть.

— Я хочу услышать определение!

— Это, брат, все, что производится…. да, верно?

— Этак любой дурак объяснит. Значит, не знаешь определения. Скажи, кто написал «Мост на Дрине»? [31] «Мост на Дрине» — роман известного югославского писателя Иво Андрича (1892—1975).

— Спроси чего-нибудь полегче. Мостам на Дрине счету нет. Я сам на Зеленой построил два, а про тот… про который спрашиваешь… не слыхал.

— Да ну!

— Не слыхал.

— Скажи мне, что такое подлежащее в предложении?

— В каком предложении?

— Да в любом.

— Подлежащее? Что-то мы проходили в начальной школе. Черт подери… хе, подлежащее! Подлежащее, говоришь, товарищ председатель?

— Понятия не имеешь?

— А, вспомнил, подлежащее и сказуемое. Но убей меня бог, не помню, что это такое.

— И ты строил Лабудовац? Просто поразительно.

— Да ведь города строят не подлежащее и сказуемое… а люди.

— Значение подлежащего и сказуемого и всех прочих форм и определений — показатель общей подготовки руководителя, показатель его экономической культуры, товарищ Данила…

И пошел председатель читать лекцию… А я рву на себе волосы — как же я так оплошал, не спросил Ибрагима, что такое подлежащее, чтоб ему пусто было! Потом сдвинул колени, положил на них руки, словно провалился на переэкзаменовке и выслушиваю рекомендацию прийти через год.

— Данила, надо учиться!

— Мне? Учиться?

— Узнаешь, что такое подлежащее и сказуемое и что на Дрине есть только один мост, представляющий общекультурный интерес, а все остальные имеют лишь экономическое, военное и туристическое значения. Выучишь экономические и политические понятия, которые отшлифуют твой полуграмотный опыт.. Учиться!

— Может, купить короткие штанишки?

— Не надо. Пойдешь в школу для взрослых. А закончишь, поедешь поднимать Лабудовац.

— Вот как!

— Зайди в отдел кадров и кланяйся Малинке! А подлежащее — это то, о чем говорится в предложении. Через два года снова тебя проэкзаменую. До свидания!

Хе-хе, через два года! Да за такое время чего только не случится. Председателя, к примеру, могут дважды проэкзаменовать. Председатель общины может стать председателем уезда и сразу потребовать экзамена для своего предшественника. И наконец, самого председателя уезда, если сочтут необходимым, могут послать в школу взрослых. Ведь если человек засиживается в кресле председателя общины или уезда, он неминуемо заболевает манией величия. Маркс для него лишь справочная литература, Энгельс — революционный публицист и друг Маркса, а вот его доклад на скупщине — верх учености.

Мудрость страны не в определении, а в движении.

Опять я на площади у фонаря, как год назад, когда меня вышвырнули из партии. Но теперь я не прислоняюсь к его скособоченному столбу, не ищу в нем опоры, напротив, меня, как мальчишку, охватывает озорное желание помочиться подле него и непременно пустить струю на другую сторону. А потом оседлать жердь и со свистом и гиком проскакать под окнами общины. Я так разволновался, что решил выпить стопку-другую ракии — для успокоения. Но только я об этом подумал, как по спине побежали мурашки: а что, если трактирщик протянет из-за стойки руку, дернет меня за ухо и крикнет: