В Хижняк - Конец черного лета

— Ваш немецкий сильно отдает австрийскими котлетами, — довольно грубо заметил он, раскуривая сигару. Пришлось оправдываться:

— Вам хорошо известно, что мой отец долгое время жил в Вене, выполняя задания германской разведки. Отсюда и мой венский диалект.

— Похоже на правду, — Файн пытался изобразить улыбку. — Но и вы должны согласиться, что в мои служебные обязанности входит проверка каждого, кто вызывает подозрения и подлежит в случае их подтверждения обезвреживанию, а также отбор для службы рейху тех, кто этого достоин и в состоянии приносить пользу.

— К какой же группе принадлежу я? — спрашиваю у Файна, стараясь в то же время сохранять внутреннее спокойствие и полнейшее безразличие на лице.

— Пока ни к какой.

Казалось, после этой встречи Файн забыл обо мне. Во всяком случае, больше месяца мы с ним не виделись. Но вот как-то к нашему дому подъехал черный автомобиль с круглой бело-голубой эмблемой над радиатором, и щеголеватый офицер в гестаповской форме вошел в дом. Тоном, не терпящим возражений, он сказал мне: «Вас вызывает господин штурмбанфюрер».

А еще через десять минут я в сопровождении черного как ворон гестаповца входил в кабинет Файна. В просторной светлой комнате прямо напротив входа стоял у стены длинный темный стол с огромным чернильным прибором: хищный чугунный орел распластал под ним крылья. Высоко на стене висел квадратный портрет бывшего ефрейтора с бесцветными выпуклыми глазами, которые нередко бывают у людей, страдающих базедовой болезнью.

Между чернильницей и портретом восседал на стуле с высокой узкой спинкой хозяин кабинета. И уже издалека поощрительно, хотя и неискренне, улыбался мне.

Файн был не один. У окна, спиной ко мне, стоял высокий человек в гестаповской форме.

— Здравствуйте, здравствуйте, Гейнц. Прошу садиться. Здесь вам будет удобнее. — Он указал мне на широкое кожаное кресло, стоявшее у стола. То, что сам он сидел на стуле, должно было, по всей вероятности, свидетельствовать о его солдатском аскетизме.

— Коньяк, виски, а, может, водку? — спросил он, открывая дверцу бара.

— Если можно, двойной коньяк, — ответил я уверенно, прикуривая сигарету. Незнакомец возле окна действовал мне на нервы. А Файн, сама любезность, выполнял мой заказ.

— Да-а, забыл вам представить штурмфюрера Федулова. — Файн сокрушенно покачал головой, как бы коря себя за эту забывчивость. Тот наконец повернул голову, и Файн жестом пригласил его к столу. Гестаповец подошел, кивнул мне и уселся в такое же глубокое кожаное кресло. Взяв рюмку, он зажал ее в своем огромном кулаке.

— Господин Федулов по национальности русский, — обратился ко мне Файн. Он явно старался заполнить довольно неловкую паузу, наступившую после того, как он представил мне «Длинного» (так я сразу назвал его про себя). — Он русский, но служит великой Германии и служит не хуже любого немца. Нет, — поправился Файн, — не так: не хуже хорошего немца. — В его голосе я уловил даже какой-то пафос. — Заметьте, он награжден солдатским железным крестом и именным оружием от имени нашего шефа обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Да!

— И это в таком молодом возрасте. Удивительно! — проговорил я без особого энтузиазма.

— Вот именно. Сын русского жандармского полковника Федулова, Николай Федулов в девятнадцать лет начал служить в охранных войсках нашего фюрера.

— Тогда мне было восемнадцать с половиной, — довольно бесцеремонно поправил Файна молчавший до сих пор Федулов.

— К сожалению, — сказал я, — мне не выпало такое счастье. В те годы я сам находился под охраной войск НКВД.

Файн деликатно улыбнулся и тут же сокрушенно покачал головой. — О, да-да! Это очень неприятные годы. — Он вновь разлил коньяк по рюмкам.

— За победу! — резко выкрикнул он. Мы стоя выпили за победу, естественно, каждый за свою.

Прощаясь, Файн попросил описать на нескольких страницах мою жизнь на Камчатке с указанием фамилий людей, с которыми мне довелось быть вместе в те суровые годы. Он не скрывал, что это все нужно ему для проверки моего прошлого, для «небольшого собственного успокоения».

…Через несколько дней Файн приехал к нам как обычно без предупреждения. Он попросил разрешения у Марты побеседовать со мной с глазу на глаз.

— Я подам вам кофе и коньяк, — предложила она.

— О, благодарю вас, фрау Марта, — Файн низко склонил и тут же вскинул вверх свою голову, — но только не сегодня. Сегодня у меня должна быть совершенно умная и светлая, — он улыбнулся, приглашая оценить свой юмор, — голова. Ха-ха…

Когда мы остались одни, он удобно уселся в кресло и с довольно озабоченным видом обратился ко мне:

— Так вот, Гейнц. Я никогда не придавал решающего значения результатам проверки той или иной личности. Не один раз самая глубокая и тщательная проверка не обнаруживала ничего, что могло бы компрометировать данного человека. А в дальнейшем, представьте, он оказывался крупным и опасным агентом. — Файн смотрел куда-то в сторону. Затем вперил в меня свой тяжелый взгляд и продолжал: — Говорю все это для того, чтобы вы знали — полностью я вам не доверяю. И если вы действительно патриот рейха, то не будете за это на меня в обиде. Ну, а если вы не тот, за кого себя выдаете, мои подозрения и недоверие вполне оправданны. И предупреждаю: я буду за вами внимательно наблюдать и неоднократно проверять вас самым неожиданным образом.

Файн резко поднялся, подошел к двери кабинета и распахнул ее. Убедившись, что за ней никого нет, он вернулся, но в кресло не сел.

— Слушайте внимательно, Гейнц. Имеется санкция управления имперской безопасности о вашем назначении сотрудником отдела гестапо, который возглавляю я. Вам присвоено звание унтерштурмфюрера. Завтра я вас представлю шефу местного гестапо — группенфюреру Цаху. Прошу прибыть на работу, — он подчеркнул последнее слово, — ровно к восьми утра. После представления я введу вас в курс дела. Работать будете под руководством штурмфюрера Федулова. Хайль!

Он толкнул дверь и вышел, даже не попрощавшись с Мартой, хотя обычно он проделывал этот ритуал подчеркнуто вежливо.

А вечером я встретился с секретарем подпольного горкома партии Звягинцевым. Он внимательно выслушал меня, ни разу не перебив, что я очень ценю в людях, особенно в руководящих работниках. А затем сказал:

— Конечно, Файн — враг умный и опытный. Это уже ясно. Свои секреты он нам на тарелочке добровольно не принесет. И достаточно осторожный, даже страхуется: чего стоят одни его разговоры о недоверии к вам и возможности ошибок в оценке людей. Достойный он противник, Нечаев… Так вот, ваша первая и основная задача сейчас — узнать, не поступает ли к Файну какая-либо информация о деятельности подполья. В канун первых ударов подпольщиков это особенно необходимо. Вы согласны со мной?