В Хижняк - Конец черного лета

Как дверь за посетителем захлопнулась, Нечаев положил руку Федору на плечо.

— А ведь это первый, пожалуй, за многие годы столь поздний визит ко мне. И все из-за тебя. Ты парень выдержанный, потому и сможешь немного потерпеть, пока я кое-что окончательно выясню. А затем уже будем действовать.

Интернатская машина из областного центра прибыла, как и было договорено накануне, за час до того времени, когда склад обычно открывался. На сегодня было сделано исключение (Федор, правда, помнил еще об одном подобном случае), и грузовик с откинутым бортом принимал сотни банок и десятки ящиков с отборной совхозной продукцией. Сам начальник консервного цеха Дранов активно помогал двум немолодым грузчикам, давал им также дельные советы и, стоя в кузове, умело распределял груз на довольно ограниченном пространстве. Федор тоже включился в этот трудовой ритм, и машина за короткое время была полностью нагружена. На этот раз Дранов делал подробные записи в своем потертом блокноте, составил полный перечень отпущенной продукции. Более того, после завершения погрузки он сел в кабину и коротко бросил шоферу:

— В совхозную бухгалтерию.

…Через несколько дней Федора вызвал к себе Малюгин. И встретил он, как показалось Федору, с искренним дружелюбием.

— Ну, как, старик, дела на складе? Как настроение?

— Спасибо за доверие и вообще…

— Мелочи это, братец. Скоро развернешься шире. Завершим вторую очередь консервного цеха и начнем переработку не только своих витаминов, но еще и соседей прихватим. Сто миллионов оборота в год. Соображаешь? В области поддерживают мое решение создать производственное объединение по выпуску консервированной продукции. Мне уже под заводские корпуса и административное здание участок выделили. Два стоквартирных дома отгрохали для специалистов и рабочих. Свое стройуправление создаем. Сами ведь хозяева.

Глаза у Малюгина разгорелись, широкими шагами он мерил кабинет. Затем подошел к серванту, занимавшему почти всю стену. Здесь под стеклом были выставлены образцы продукции, производимой совхозом.

— Сегодняшний ассортимент — тридцать наименований. Вот они. — Он широким полукругом обвел сервант. Голос его звучал уверенно, даже жестко. — А завтра, — Малюгин бросил взгляд на Федора, — завтра будут все пятьдесят. И это все сделаем мы, Завьялов. И ты тоже. Только старайся, работай и не задавай наивных вопросов.

«О, кажется, Дранов кинул меня под танк», — подумал Федор и тут же сказал:

— Все это будет здорово, уверен. Со всем я согласен, и наивных вопросов у меня нету. Обычный один есть. Далековато мне до работы добираться. Может, какую лошадку выделите?

— О чем ты говоришь, какую еще лошадку? Чтобы мой кладовщик на телеге трясся? Позор! Видишь, во дворе «Москвич» стоит. Он еще прилично бегает. Пользуйся.

— Так на нем же Дранов ездит…

— Дранову я «Волгу» подкинул.

«Вот это размах!» — с невольным восхищением подумал Завьялов. «Надо отдать ему должное: свое не упустит, чужое тоже… прихватить может».

Малюгин подвел Федора к одному из отделений серванта, нажал кнопку — и сразу же бесшумно выползла полочка. А на ней в пузатых и плоских бутылках различного формата искрились и переливались чуть ли не всеми цветами радуги спиртные напитки. Такого набора Федор еще не видел. Малюгин открыл бутылку, похожую на флягу, налил из нее жидкость в фужеры, и протянул фужер Завьялову.

— Пусть этот джин скрепит нашу дружбу, — торжественно произнес он, чокаясь с Федором.

Федор лихо опрокинул свой фужер…

Как только начало смеркаться, к складу подкатили две запыленных «Колхиды». Можно было даже сказать, что машины устали — во всяком случае, со стороны они выглядели именно такими. Лишь десятком — другим километров тут явно не обошлось. И снова записка Дранова. И снова Федор отпускает нерядовое количество переработанных витаминов, как любит выражаться директор совхоза. На этот раз — пять тысяч банок айвового джема.

— Далече путь держите? — спросил по-былинному Федор у водителей, улыбаясь про себя. Они в это время мирно о чем-то беседовали на скамейке под высоким орехом, попыхивая короткими и тонкими папиросками. Ждали, пока грузчики наполнят машины ящиками. И ответ он получил в том же стиле:

— Отсель, дорогой, не видно будет, — отозвался один из них, тот что сидел ближе к Федору. Другой даже головы не поднял. Федор незаметно переписал номера машин, отойдя в сторону и повернувшись спиной к неразговорчивым водителям. Надежно перепрятав записку, полученную от Дранова, он встал у дверей склада и смотрел на последние приготовления к отъезду. А когда «Колхиды», придя в себя на стоянке, довольно бодро укатили, Федор обошел все помещение склада и в который уже раз подивился тому, что продукция казалась нетронутой и вся на своих местах.

Назавтра в разгар рабочего дня прикатил на новенькой салатного цвета «Волге» Дранов. Он с торжественным видом подошел к Федору и протянул ему небольшой бумажный пакет.

— До бухгалтерии далеко, до нас близко, — он коротко хохотнул, как тогда, при первой встрече в пути, и уже серьезно сказал:

— Это зарплата за второй месяц. Теперь уж она веселей. Хорошо сработаешь — славно заработаешь. А?

Дранов похлопал его по плечу, и через мгновенье салатового цвета «Волга», мягко урча мотором, отъехала от склада.

Федор развернул пакет, пересчитал деньги. Четыреста рублей. За месяц работы. О таком когда-либо он и подумать не мог. Причем за его нынешнюю работу, а разве скажешь, что она должна оплачиваться даже половиной этой суммы? К тому же за первый месяц работы кладовщиком Завьялову заплатили, как и было, по его мнению, положено, чуть больше ста рублей. А теперь… Первые секунды радости сразу же сменились растерянностью, а затем и тревогой. Его явно хотят задобрить, сделать послушным и ничего не видящим. А посмотреть, он уже убедился в этом, здесь есть на что. Одни поздние поездки клиентов с размахом чего стоят… Не говоря уже об этих записочках Дранова и его разговорах о мифической, вероятно, бухгалтерии. Признайся себе в этом, Федор, и реши наконец, что будешь делать дальше.

Но разве так просто решить это? За долгие годы пребывания в колонии далеко не второстепенной чертой его характера стала сдержанность, скорее даже осторожность в оценке поведения и поступков других людей. Не привык и не умел он никого сдавать, выводить на чистую воду или просто жаловаться на кого-то. Но тогда это были скорее чисто мальчишеские принципы, чаще всего соблюдались они по мелочам, нередко из-за свойственного возрасту упрямства и желания быть солидарным с ровесниками. Но сейчас… и взгляды у Завьялова стали другие, исчезло эдакое залихватски-отрицательное и одновременно равнодушное отношение к любым проявлениям человеческой порядочности. Да и ситуация, в которой оказался ныне Федор, требовала, теперь он это хорошо понимал, самого серьезного к себе отношения, как бы проверяла, на что он способен и способен ли вообще на что-либо, выходящее за рамки обывательской мудрости насчет хаты, которая с краю.