Анурадха Рой - Жизни, которые мы не прожили [litres]

Во время ареста, как рассказывал отец, ее отвага проявилась особенно ярко. Одинокая женщина, которую конвоирует в тюрьму отряд дюжих мужиков, она не выказала ни толики страха. Ровным голосом передала своим приверженцам ряд распоряжений. Наказала им не устраивать шума. Они должны были заниматься ровно тем же, что делали, когда она была с ними: прясть, медитировать, молиться, участвовать в демонстрациях против британского господства, но только мирных, как учил Махатма. Они должны были выставлять еду для птиц, собак, коров и кошек, которые каждый день кормились за счет Общества.

Правда заключалась в том, что британцы опасались ее влияния. Им было все сложнее отмахиваться от нее как от эксцентричной чудачки теперь, когда ее утренние проповеди собирали по двести человек. За день до своего ареста она провела собрание на пыльном клочке земли у реки: пришло более тысячи человек, многие из которых с трудом добрались до места из отдаленных деревень. Она призвала своих сторонников добиться того, чтобы к концу года в стране не осталось ни одного здания, на котором бы развевался «Юнион Джек». Отец настаивал, что это была метафора, но группка особо рьяных оппозиционеров ринулась к зданиям суда и почты, сорвала несколько флагов и сожгла их на набережной, куда индийцам и ступать было запрещено, не говоря уже об устроении поджогов. Они еще и надели перевернутое ведро на голову статуи Керзона [53] Джордж Натаниэл Керзон (1859–1925) – с 1899 по 1906 год вице-король Индии. , что стояла у входа в колледж, где преподавал отец. За этим последовали гранаты со слезоточивым газом и побои.

Ввиду массовых беспорядков рассудили, что благоразумнее будет отправить Мукти Деви в тюрьму, находящуюся в другом городе, где ее не так хорошо знают. Полиция намеренно выбрала для ее перевозки раннее утро, чтобы улицы были совершенно пустыми, однако дорога от участка до железнодорожной станции оказалась забитой людьми. Среди них был и мой отец. За одну лишь ночь он отбросил всю свою осмотрительность, которая подсказывала ему оставаться в тени. Казалось, он больше не боялся рисковать своей работой на государственной службе. Он находился в первом ряду за ограждением, установленным для сдерживания толпы, чтобы та не выплеснулась на проезжую часть, по которой должен был двигаться фургон. Отец взял меня с собой, потому что на наших глазах творилась история, и я должен был стать ее частью. Он держал меня за руку в напиравшей толпе и отпустил только на мгновенье, когда появилась машина, и мы увидели за ее решетчатым окном лицо Мукти Деви. Я почти ожидал, что она подзовет меня и прошепчет на ухо стишок, но голова женщины была укутана концами белого сари так, что лицо ее едва можно было рассмотреть; завидев собравшихся людей, она просто склонила голову и сложила руки в намасте. Фургон выкатился из полицейского участка, и мы последовали за ним пешком. Теперь никто не кричал, не толкался. Настроение было подавленное, будто на похоронах. В здание вокзала нас не пропустили. Мы только увидели, как машина заехала внутрь через ворота, о существовании которых мы и не подозревали.

Всего день-два назад мы сошли здесь с поезда, следующего из Кэтгодэма, но оживленная станция, которая нас тогда встретила, напоминала сейчас тюремный двор, охраняемый по периметру мужчинами в хаки. Я дергал отца за руку, давая понять, что хочу домой. Но он оставался на месте, пока не прошел слух, что поезд уже уехал.

– Куда? Куда? – закричали вокруг.

– В Лакнау, – кто-то крикнул в ответ.

Толпа рассеялась, как после окончания фильма в кинотеатре.

Через несколько дней школы и колледжи снова распахнули двери, и отцу пришлось вернуться на работу. Вернуться-то он вернулся, но к колледжу теперь относился с новообретенной сдержанностью. Он объявил, что будет делать только то, что положено, и ни на йоту больше. Его больше не заботило, что мать читала детективные романы Бриджена Чачи, тратила время на рисование или слонялась непонятно где со своими заграничными друзьями. Если он, придя домой, обнаруживал там мистера Шписа или Берил де Зёте, то, задержавшись с минуту только из вежливости, тут же исчезал из поля зрения до их ухода. Дважды ездил в Лакнау, чтобы навестить Мукти Деви в тюрьме. Вернулся, дрожа от благоговения.

– Она служит вдохновением всем женщинам – вот в чем смысл движения за их освобождение, – сказал он надтреснутым от переполнявших его переживаний голосом. Мать поднялась и вышла из комнаты.

Отец стал принимать более активное участие в деятельности Общества. Он ездил с группами по деревням, обучая людей орошению, севообороту, использованию удобрений. Или этим занимались те, кто с ним приехал, в то время как он давал уроки сельским детям. Окончив рабочий день в колледже, отец отправлялся в вечернюю школу для неграмотных бедняков. Он рассказывал нам, как волна националистического подъема катилась по стране, поднятая такими вдохновителями, как Мукти Деви. Он начал возглавлять утренние прогулки – она его об этом попросила. Прогулки заканчивались не его ежедневной проповедью, а напутствием, которое мог предложить любой, главное, чтобы оно было достаточно серьезным. «Мысль дня» вовсе не была импровизацией, ее следовало предложить заблаговременно и заранее утвердить у моего отца. Эта блестящая идея была его детищем, и родилась она благодаря его летнему еще обыкновению записывать свои размышления. За завтраком он сообщал, каким изречением закончилось собрание в то утро. Его любимое было цитатой из «Бхагавад-гиты», глава 2, стих 47, которую он перевел с санскрита следующим образом: «Работай ради дела, а не ради себя. Действуй, но не привязывайся к своим деяниям. Будь в мире, а не от мира».

Увидев мой отсутствующий взгляд, он объяснил, что я всегда должен делать то, что должен, например выполнять домашние задания по арифметике или поддерживать порядок в своей комнате, но я не должен ожидать за это никакой награды. Мне следует чувствовать удовлетворение от самого выполнения работы и не искать большего.

– Большего? Чего большего?

– Если ты уберешься у себя в комнате, нельзя думать: «Вот сейчас мой отец обрадуется и даст мне сладостей». Точно так же, когда решаешь арифметические задачи, нельзя думать о том, что за это ты получишь самую высокую оценку в классе.

– Но я никогда не получаю высоких оценок. А ты никогда не даешь мне сладостей.

– Вот именно, – сказал он и вернулся к своей книге.

Ближе к концу лета, как и каждый год, дядя Дину Бриджен отправился на железнодорожную станцию в их семейном «додже», который за день до этого шофер отмыл и натер воском так, что сине-черный кузов автомобиля блестел, как крылья жука. Дину и я огладили вытянутый капот и две круглые передние фары, из-за которых машина напоминала хмурого мужчину в очках. Мы провели рукой по кожуху запасного колеса, закрепленному у одной из дверей, и, поплевав на эмблему «доджа» – голову архара с большими, похожими на крылья рогами, протерли ее рукавом. Сунули носы в окно, чтобы вдохнуть запах кожи, обтягивающей сиденья. Открывать двери было запрещено.