Чаплин - Подлива. Судьба офицера

А пока в ожидании доктора я повесил на Колин крючок его мохнатую мочалку. Картина была еще та! Коля спал как убитый. Поступало много всяких предложений повесить еще что-нибудь, но я думал, это будет излишеством. Потеряется изысканность и оригинальность. И пока прикрыл простыней Колин срам и попросил с приходом доктора никого не смеяться.

Михалыч примчался очень быстро, наверное, минуты через две-три. Он буквально влетел, запыхавшись от быстрого бега, с медицинской сумкой наперевес. И с порога:

«Где больной? Кому плохо?»

Я показал ему на спящего Колю и отдернул простыню. Наверное, секунд пятнадцать доктор стоял, хмурил брови и шевелил губами. Потом даже подошел поближе и наклонился, чтобы лучше рассмотреть. В это время я сказал ему:

«Михалыч, надо помочь больному разрядить ружье. Ну-у-у, спустить курок».

Тут кто-то не выдержал и прыснул, затем грянул взрыв хохота. Доктор посмотрел на нас и тут до него дошло.

«Ну, бля долб..бы! Идиоты какие-то».

Затем сам заулыбался, покраснел, и пошел к выходу.

«Прикройте тело! И мочалку снимите».

Он как то странно подергивал плечами, покашливал и потирал рот. Он еле сдерживался от того, чтобы не захохотать.

Как рассказал потом сам доктор, оказывается, когда он увидел Колю, он никак не мог понять, что случилось. В голове роились всякие мысли:

«Он без сознания? Почему член стоит? Почему мочалка намотана? Он занимался членовредительством? Суицидник?».

У него даже мысли не было, что это прикол. И от этого ему было еще смешнее.

Да, и конечно после того как загоготали все находящиеся в зоне отдыха, Коля наконец то открыл глаза. Он сидел, развалившись на кресле, и смотрел мутным, не соображающим взглядом. Он поворачивал голову то в одну, то в другую сторону и не мог понять, что происходит. Наконец Коля опустил глаза на свой торчащий курок. Неподвижно смотрел на него секунд пять, потом резко схватил мочалку и откинул ее в сторону с каким-то то ли хрипом, то ли стоном. Опять посмотрел вниз, потом на нас, быстро запахнул простыню и пулей помчался в душевую. Вслед только слышался хохот подводников. Теперь Коля видимо проснулся окончательно.

В конечном итоге, он ни на кого не обиделся и не держал зла. Ну, с кем не бывает! Заснул. Только всегда замирал и настораживался при слове «мочалка».

Свою службу офицером я начинал в далекие девяностые. Это те годы, когда отношение к офицерам, да и в целом к армии и флоту было на самом низком уровне. Нам даже командование рекомендовало ходить по городу в гражданской форме одежды, дабы избежать конфликтов. Полный развал и беспредел. Короче, флот был в заднице. Коснулось это и нашей дивизии подводных лодок.

Служить тогда почти никто не хотел. Особо это касалось молодых офицеров, мичманов и матросов срочной службы.

У нас на лодке в боевой части было всего четыре матроса срочника. И надо же такому случиться, что двое из них Петров и Редькин были алкоголиками. Оба были по метр восемьдесят, но Петров покрепче, а Редькин – доходяга. Так что его скашивало по-быстрому. После возлияний они становились чрезмерно наглыми и чувствовали себя, наверное, морскими пехотинцами.

Где они брали водку, для нас до сих пор загадка. Вероятнее всего приносил кто-то из молодых мичманов, так как срочников в город не пускали. Но раз в неделю, а то и чаще они упивались вусмерть.

Что мы только с ними не делали. И уговаривали по доброму, и стращали письмами родителям, и наказывали по Уставу. Ничего не помогало.

Иногда Редькин упивался до почти невменяемого состояния. Тогда мы за руки и за ноги волокли его в душевую и поливали холодной водой из шланга, чтобы привести в чувство.

После очередной такой процедуры он сидел передо мной – плакал, икал и просил бумагу и ручку. Старательно писал минут тридцать, а потом подал мне рапорт, где было всего лишь одно предложение:

РАПОРТ

ПРАШУ ПЕРЕВИСТИ МЕНЯ В МОРСКУЮ ПИХОТУ.

После чего получил «леща» и был отправлен спать. Но на рапорт на флоте принято реагировать.

На нашу беду гауптвахту у нас в городке закрыли. Время было такое. Смутное. Но километрах в пятидесяти от нашего городка располагалась часть морской пехоты. Там все, слава богу, было по совести. В то время как раз шла чеченская война, и служили там ребята многое повидавшие. И гауптвахта там была такая, что слава о ней катилась по всему Северному флоту.

Короче, выдали предложение командиру корабля отправить одного из наших алкоголиков туда для пробы. Командир договорился, но оказалось чтобы устроить одного бойца на десять суток в этот санаторий стоит канистру «шила», то есть десять литров спирта. Но гарантия перевоспитания сто процентов.

Делать нечего, пришлось раскошелиться. Хотя спирта было жалко на этих гондонов.

И вот долгожданный день настал. Мечта Редькина осуществилась. Мы вдвоем с товарищем везем Редькина на перевоспитание. Этот герой все петушился и не подозревал, что его ждет. Если честно, мы тоже не ожидали увидеть такое.

Приезжаем, заходим на гауптвахту. Выходит к нам молоденький старший лейтенант с орденом «Красной звезды» на груди и другими наградными планками, а мы уже майоры, но без медалей и тихо спрашивает:

«Пьет?»

«Да» – отвечаем.

«Не будет»

Он поворачивается к Редькину и также тихо говорит:

«На колени!»

Тот, как и следовало ожидать, начал было возмущаться, тут же последовал удар ногой ему под колени и Редькин рухнул на пол. Старший лейтенант не торопясь отстегнул свой штык-нож и сделал из него ножницы. И прямо на наших глазах начал клоками стричь нашего Редькина, пока двое других морпехов его придерживали.

Наверное, мы были удивлены. А старлей работал увлеченно. Мы если честно стояли и старались вести себя тихо, потому что одновременно подумали – А что если старлей переключится на нас?

Редькин уже плакал и что-то лопотал, но его никто не слушал, только волосы клоками летели в разные стороны. После этого беднягу повели в камеру к собратьям по несчастью. Знакомиться.

В камере было еще двое сидельцев. Прозвучала команда:

«Запускаем крокодила!»

Двое арестантов послушно подорвались и быстрее ветра побежали с ведрами за водой. Редькина втолкнули в камеру. Один из них вылил ведро воды прямо Редькину на голову, другой окатил палубу. И началась генеральная уборка. Они схватили Редькина за ноги и начали им, как шваброй, мыть пол, возя его из угла в угол. Редькин старался цепляться за пол руками, но все тщетно. Это было последнее, что мы увидели своими глазами. Надо было расплачиваться за санаторий и ехать на базу.