Александр Строганов - Стравинский

– Все-то ты на деньги переводишь, Филипп, – говорит Ваал. – Да разве ты один? Губят они тебя. Да разве тебя одного? Уж такое зло. Я бы желал государства без денег. Тогда бы и всякое падение прекратилось. Нравственное и фактическое. Шутка ли дело, дирижабли, казалось бы – непотопляемые воздушные корабли – и те падают. Пожарные вместо того, чтобы тушить пожар, мордобои устраивают. Порой такое отчаяние, что вот только дождь и спасает.

– Курить страсть, как хочется. Зачем живу? – стенает Пума.

Филипп приносит ему новый бокал вина, сигарету. Пума с наслаждением затягивается, – Спасибочки. Вот именно что спасибочки. А еще говорят! Умеешь ты обезоружить, Филипп. И, главное, всегда так неожиданно. Когда уже и ждать не приходится. Вот где истинный стоицизм. А змеи? что, змеи? Поймай в лесу, да и воспитывай на здоровье.

– Простыня – это прямоугольный кусок ткани, употребляемый для застилания постели. – Уточняет Ваал. – Кладётся поверх матраца. Человек спит на простыне, укрываясь одеялом. Наиболее распространённый цвет простыней – белый, но вообще употребляются простыни самых разных цветов, а также простыни с рисунком. Наиболее распространенные материалы, использующиеся для изготовления простыней – хлопок, лён и шёлк, но употребляются и некоторые другие. В последнее время в обиход вошли простыни на резинке. Такая простыня надежно фиксируется за углы матраца, предотвращая сползание. 23

Филипп берет с полки бутылку, усаживается за столик Ионы, – Я, Иона, когда говорю о знатоках влажного обертывания, имею в виду всех поклонников влажности. Всякого рода дождя или выпивки, или океана. Или выпивки, например. Между ними, если вдуматься, нет особой разницы. Всё-то у них, в конечном счете, построено на воде. – Откупоривает бутылку, разливает вино. – Поверья, суеверия, страдания и гадания. Словом, всё. – Выпивает. – Угорел малость. Ты пей. Вино знаменитое. Дорогое. Угощаю, брат… В общем-то, они правы. Если вдуматься, мир на воде стоит. Мироздание. Вот что такое мироздание в моей трактовке? Большая вода, а в ней острова.

– Приятно удивил, – комментирует Ваал.

– Зеленые, белые. – продолжает Филипп. – Оттенков много, конечно, но если обобщать – зеленые и белые. Я бы так сказал, зеленые – острова мудрости, белые – острова глупости. Безумие – те же белые острова, хотя среди сумасшедших очень много умных людей, умных талантливых, философов, в особенности, философов. А среди глупых людей немало добряков, даже святых. Или со святыми – перебор? Что скажешь?.. Да, святых лучше не упоминать всуе. Бессмысленность, но добрая. Бывает бессмысленность злая, а бывает добрая. Вот что я имею в виду. Святые здесь, конечно, ни при чем. А плакать разучился. Это, наверное, плохо. Плохо?.. Ввиду глобального потепления белых островов становится все больше. Это мое философское, как говорится, видение, субъективный взгляд, так сказать. Хотя, какой из меня философ? Вот ты – да, философ, а я? Какой я философ?! Правильно?.. Ты почему не пьешь? Ты такого вина в Ниневии больше нигде не найдешь. – Выпивает. – Сейчас время такое, плюнь – в философа попадешь. Вообще моя жизнь, Иона – не сахар, как может показаться. Если хочешь знать – мне хуже, нежели этим самым знатокам, любителям влаги. А знаешь, почему, Иона. Меня искушают. Деньги, деньги, главным образом. В этом Ваал прав. Но и другое разное. Ракообразное… Вообще грех жаловаться. Так-то мне вроде бы и хорошо, бывает очень хорошо. Ты стихов не пишешь? Прежде как будто не писал. Или писал?.. С другой стороны подозрения разные, страх. Себя боюсь, наказания боюсь. Тебя вот боюсь. Просто беда. Вот ты не пьешь, а у меня в голове уже черт знает что вертится. А ты так умеешь живописать наказания.

– Это не я, Ваал.

– И Ваал умеет, согласен. Я в его речах порой рациональное обнаруживаю. Не всегда, конечно. Чаще – бред, но все же. А что ты думаешь? Я и Ваала побаиваюсь. Сдается мне – он один из вас.

– Из кого?

– Пожалуйста, не нужно больше уточняющих вопросов. Для меня очень важно, чтобы речь свободно лилась. Как ручеек или бинт по реке. Я так успокаиваюсь. Я Фрейда люблю. Хоть он и материалист. Так я и Фрейда побаиваюсь. Он непредсказуем. Так что, Иона, и без твоих живописаний, и без ваших с Ваалом живописаний…

Пума кричит, – Вино кончилось. Вынужден прервать, ибо дальнейшего диалога могу не перенести. Постоянная потребность в утешении. Обстоятельства. Пропасть. Сочувствия не требую, только вина. Ваал отдаст деньги, у нас с ним альянс и обоюдное свободное падение в перспективе. Ты бы принес сразу бутыль, Филипп. Чтобы не бегать. Не люблю тебя гонять. У тебя и так вид загнанного вальдшнепа. Но и терпеть не получается. Пробовал.

– А вот я сейчас принесу тебе вина. – В интонации Филиппа звучит угроза,

– Принеси, пожалуйста. Высохло всё. Уже тысячу лет. – Говорит Пума.

Филипп направляется к стойке, возится дольше обычного. Наконец приносит Пуме бокал вина, – Напьешься ты у меня сегодня до сыта, до отвала.

– Не серчай, Филипп. Ваал оплатит, а тебе все равно воздастся. – Говорит Пума. – Подвижничество. Настанет день, когда богатство найдет меня. Настанет день, и меня найдет богатство. За страдания и человеколюбие. Наивности не растерял. Это же очевидно. Просто глаза колет.

Филипп возвращается к Ионе. – Поверь, я не богохульствую. Подобных речей ты от меня не услышишь никогда. Могу высказать критические замечания, посетовать, покаяться, съязвить иногда, но чтобы богохульствовать? Ни при каких обстоятельствах. Даже если я и коммерсант. А что, коммерсанты разве нелюди какие? Но, думаю так – наказание может обрушиться в любое мгновение… Ну, что же? Я готов. Не было дня, чтобы я тебя не вспомнил. Беседовал с тобой. Часто и подолгу. Непрестанный диалог. Вот, как видишь, и теперь беседую… Мне, Иона, все равно, есть ты или нет тебя. Живой ты или мертвый. Для меня ты всегда живой. И живым останешься. Сколько себя помню. Стараюсь не забывать. Ни тебя, ни себя, Иона. Такие, брат, дела. – Выпивает. – Я же, Иона, всё понимаю, без наказания никак. В какой-то мере даже благодарен. Жду смиренно. С благодарностью жду. Неважно за что, по какой причине. И вряд ли угадаю. Да и гадать не стану. Разве я гадалка какая-нибудь? Знаю одно, причина всегда имеется… Я так скажу, в моем представлении наказания – своего рода град. Или корь. Октябрь, одним словом. Вне нас. Вне воли и мечты. От нас не зависит. Правильно? Верно трактую? – Вздыхает. – Только поскорее бы уж.

– Что?

– Наказание.

– Ты, Филипп, наверное, думаешь, что я пришел за покаянием?

– Вот, кстати, а зачем ты пришел, Иона?

– Просто так. У меня ноги больные, нужно ходить. Да и пить захотелось.

– Так отчего же не пьешь? Ты знаешь, что это за вино, какое это вино?