Александр Строганов - Стравинский

Лошадьми на воле любоваться нужно. На заводах, на бегах – уже не то, не кони.

Всегда интересно было, что там за оградой. Подобное любопытство всех охватывает. Ну, вот, мы с вами теперь заглянули. Увидели, услышали и убедились, вся эта физика-математика от лукавого. Однако стремления поделиться нет. Конечно, и возможности нет, но и желание отсутствует. Лично у меня. Ибо если поведать, провозгласить, такая пустота обрушится. Оглушение. Если истина разверзнется, окажется – вот он, Иоганн Себастьян во всем великолепии, а больше-то никого. Пуговички медные, румянец. Выше только небо, орган. Всё остальное – хляби и жульничество.

И обязал молчать, как говорится. Каяться и молиться. Зачем тогда всё? Вот вопрос. Вопросы есть? Вопросов нет. Пусть уж лучше поют. И так несладко бывает. А вы кто? Разумеется, следы, ниточки невидимые, послевкусие, отпечатки остаются. Не знаю, может быть, времени недостаточно прошло, пока остаются. Едва уловимое трепыхание. Сумеречная игра мальков, лунная дорожка, волнение осины. Боли, смею заметить, нет. Как и предполагалось. Не знаю, как у вас, вы, видимо, к беседе не склонны, да это и не нужно. Безбрежное путешествие. Если кто о путешествии мечтал, как Олеша, например, добро пожаловать. Любые встречи. Любовь – пожалуйста. Двери, рукопожатия, переулки, каналы, площади, лесные тропинки, горные тропы, лунные дорожки, ау, любые предметы, дикие звери, домашние животные. Грибные места. Единорог – пожалуйста. Сколько раз приходилось слышать, единорог – выдумка, фантазия. Единороги, драконы, прочее. Но вот я произносил «единорог», и каждый понимал, о ком речь. А принялись бы рисовать его, изображения сходными оказались бы. Так существует он на самом деле или это продукт больного воображения? Что скажете? Что-нибудь скажете непременно. Когда-нибудь. Я же предпочитаю повернуться на правый бок и дремать дальше. Разгадывать тени покуда не имею намерения. Не знаю, может быть, позже.

А вы только что прибыли? Молчите, молчите, не обязательно.

Вот что, возьмите мою руку, возьмите мою руку в свою руку, просто возьмите мою руку, подержите в своей руке, пальцы мои возьмите, мне интересно, что вы почувствуете, что я почувствую, просто возьмите руку и всё, больше ничего делать не нужно, подержите руку в руке и всё, а еще лучше, ущипните меня, не больно ущипните меня, просто ущипните и всё, можно больно, я все равно ничего не чувствую, а вдруг почувствую, а вдруг, меня ущипнете, а сами почувствуете, согласитесь, любопытно узнать, любопытно было бы узнать, важно знать, не знаю, важно ли, но что если попробовать, не хотите ущипнуть, возьмите руку, вот вам рука, вот вам моя рука, не хотите? не хотите?

Кроткая. Не забыть бы.

Скучаю немного. Видите ли, успех был. Большой успех. Такая рана не скоро заживает. Пар много. Двойников. И прежде замечал, встречаются схожие типажи, парность такая, если задаться целью, понаблюдать. А здесь – очевидно. Близнецов много. Очень. Разные люди – лавочники, конокрады, художники. Братья и сестры. Восток и Запад. В особенности, когда парит. Пары – парит. Не случайно. У слов своя жизнь, свои законы. К Набокову не ходите, он, как и я, соглядатаев не любит.

Стихи – та же музыка. Музыка слов. А бред – музыка снов. Это вам к психиатру. И вам и мне. Был когда-то смешливым юношей. Насмешником, пересмешником, леденцом. Но характер, в отличие от моего, скверный. Это я о Набокове.

А у вас в Персии единороги имеются?

Предположим, пятое или шестое января, до Рождества еще два дня. Какая-нибудь безделица, этикетка спичечная сияет. Акценты проставлены там, где им положено быть. А своего дня рождения уже не помню. Нет, имени еще не забыл. Стравинский. Верно? Бах, гаммы. О гаммах, было, забыл. Вот вас увидел – вспомнил. Гаммы – совершенство. Гаммы и Бах. Но выше понимания. Кошачий ритуал. Клавиатура. Мечта. Так и должно быть. Я, во всяком случае, догадывался. Многое предвидел, на поверку оказалось.

Сбивчивые угловатые толчки, затем шелест, клекот. Стая черных птиц. Взмывает и опускается. Взмывает, как по взмаху палочки, опускается же плавно, зигзагами. Вижу. Окно. Наконец-то. Похоже на ворон, но мельче. Птенцы, подростки. Выглядят, как подростки. Как можно разобрать их возраст? Знание. Подростки. Сравнение. Тут свои правила, я уже упоминал. И цветоделение, и геометрия, и вино. Новые заповеди на сон грядущий. Хорошо забытое старое. Как нигде. Вино тоже черное. Вино воспоминаний. Иногда допускается. Плющ живой. И птицы. Не только на этом, прежде том берегу. Вольные. Оповещают. Подают сигналы неведомые. Словом, черные птицы. Облепляют дерево. Отдельные представители по насту ковыляют. Как у Брейгеля. Только охотников не видно. Спят еще. Здесь спят. Все. И сам Брейгель. Брейгели. Их легко по красным беретам узнать. Жалуют. Здесь вся история. И предыстория. Красных хохолков не наблюдается, только красные береты. Брейгели. Если интересуетесь – возвращайтесь поскорее.

И птицы.

Все, в один голос. Довольно всех. Избыточно. Не бывает «все». Один. Всегда один с проволокой этой. Из пастухов. Можно, конечно, говорить. Похождения, мечты. А то удила закусит. Потом снова на убой. От мяса завишу. Чревоугодник. Какое там благословение? «Парад». Сати, Сати. Вот это – да! А ведь улица брюхоногая. Ну, так пьем этот нектар, уксус. Да. Никто еще не отравился. И силы придает. В худшем случае – револьвер к виску. Но теперь только в Париже. Жорес валится на тяжелый стол. Стол валится под тяжелым Жоресом. Париж – это Париж. Тяжеловоз, трамвай, желток, Париж. Париж. Этим все сказано. Но так «Парад», чего удивляться? Колониальные товары. Помада для усов. Марлевые занавески. А спустись в погребок, там что? Навряд ли. Замусоленная книжка. Календарь. Шествие зверей, планет, бычий язык. Все это нужно мне. Одному.

Ему бы, Жоресу, ногу отнять или руку. Глядишь, и в живых остался бы.

Наконец-то. День занимается. Назовем это днем. Пробуждение или экскурсия. Сиречь, да маленько. Уже грай. Ура. Остаюсь неравнодушным. Удивительно. Неравнодушие как-то волнами посещает меня. Неравнодушие и головокружение. Радостное, как от шампанского. Странно – розового цвета здесь не встретить. Даже на закате. Неужели розовый цвет – продукт воображения? На денек бы смотался, музыку послушать. Пьяную. День, ночь. Так удобно думать. Сейчас, сейчас. И тени проклюнутся. Цвет – чуть позже. Как правило, с капельки крови начинается, с кровавого пятнышка. С комарика. Самое точное из всех насекомых. Ориентир. Некоторые привычки всё же остались. По крайней мере.

Будем надеяться.

Однако где же мой шейх? Потянуло табачным дымом. Неужели закурил? Всматриваюсь. Рыжее пятно. Грязное. Контур уже темнеет. Нос можно рассмотреть. Мой нос. Двойник – худший вариант соглядатая. От себя не убежишь. Закон. Если кто не знает – закон. Эй, ты живой? Сияешь как та этикетка. По какой причине? И по какой причине, позволь полюбопытствовать? Я табачку рад. Я вообще думал, что бесконечность проведу в пыли. Дым и пыль близнецы, не правда ли? Дымите, дымите, мне приятно. Теперь, когда можно смело констатировать: все наши представления, фантазии, предположения, скудные свидетельства и примечания о жизни на том берегу не имеют ничего общего с действительностью, остается два выхода. Либо, как я уже проделывал не раз, повернуться на другой бок и спать целую вечность, в прямом смысле, либо постичь новую реальность, новый язык, в моем случае, нотную грамоту, чтобы как-то пытаться бодрствовать. Зачем – не знаю. Может быть, это отголоски прежней жизни. Может быть, стоит подождать, пока окончательно сотрутся воспоминания, запахи и прочие блики минувшего бытия. Думаю, оба решения – верные. И действовать следует в обоих направлениях.