Анатолий Шестаев - Совершенно правдивые истории об охоте и рыбалке в Колымской тайге и Охотском море

Казимир охотно соглашался.

Матвеич уже начинал третий стакан (любил пить чай из стакана) и между прочим спросил:

— Казик, а как хозяина настоящее имя?

— Ну как, медведь, как еще, — отозвался Казимир, посмеиваясь, — опять Матвеич что-то мудрит.

— Нет, медведь — это медоед, тоже псевдоним, славяне придумали, а настоящего имени его никто и не знает, а если и произнесешь его настоящее имя — тут он и появится.

В это время пес Искерий встрепенулся, вскочил и, застыв на месте, стал вглядываться в кусты на другом берегу ручья.

— Чего ты вскочил, балбес? — прикрикнул Казимир. Но в это время Матвеич уже увидел на другом берегу метрах в шестидесяти медвежью морду, а потом и всего медведя.

Медведь был красавец: светло-коричневого цвета и с белым широким галстуком на груди. Он удивленно смотрел на них и не двигался. Искерий от страха заливался лаем — такого зверя он увидел первый раз в своей еще короткой жизни.

Казимир тут же вскочил и схватил попавшийся ему под руку карабин Матвеича.

— Подожди, — сказал Матвеич, — может, уйдет.

Казимир молча целился и ждал. Матвеич осторожно (босиком по гальке не побегаешь) обогнул его, нагнулся, поднял ружье и уже выпрямляясь, глянул в сторону ручья. Искерий в это время обезумел от лая. На другой стороне из кустов показалась огромная черная медвежья голова. Выпрямившись, Матвеич сдавленно крикнул Казимиру:

— Казик, медведь!

Тот, перебирая босыми ногами, продолжал держать на мушке первого медведя и приговаривал:

— Вижу-вижу.

Огромный черный медведь уже весь поднялся из кустов, свалился в ручей и, подняв тучу брызг, пошел на людей. И тут лайка, обезумев от страха, злости и собственной отваги, бросилась на зверя. Медведь остановился, поднялся на задние лапы во весь свой громадный рост и зарычал на собаку. В это время Матвеич уже вскинул ружье и нажал спуск. Но он привык к своему ружью, а на ружье Казимира надо было взводить курок. В тот же миг Казимир повернулся и тоже нажал спуск карабина с таким же результатом. Карабин был на предохранителе.

Картина была потрясающая. Огромный черный медведь стоял на задних лапах в 10 метрах от двух босоногих людей, застывших с ружьями, рычал на маленькую лайку, почти щенка, которая, захлебываясь от ярости, прыгала вокруг него. И тут почти одновременно Казимир хладнокровно щелкнул предохранителем и выстрелил, а Матвеич взвел курок и тоже выстрелил. Пуля из «Сайги» пробила плечо медведя, но он даже не покачнулся, а следующая пуля из ружья 12 калибра ударила в грудь, и гигант, заревев от боли, стал оседать, вторая ружейная пуля уложила его на гальку.

И наступила тишина.

Искерий мгновенно смолк, Матвеич уже прикурил сигарету, неизвестно как попавшую ему в руки, а Казимир глядел вперед, тщетно пытаясь увидеть другого медведя. Только сейчас они почувствовали, как больно стоять босиком на гальке, тут же обулись, подошли к громадной туше, держа наготове ружья. Обе раны, видимо, были смертельны. Ну, еще бы, с такого расстояния в упор! А карабинная пуля прошла навылет.

— А нам что оставалось делать, самооборона, да и не превысили необходимых мер: через полминуты он бы нас на куски порвал, и правильно — не хватай чужое оружие!

— Да я думал, стрелять-то не придется, и взял, что поближе, — оправдывался Казик. — Ну ладно, попьем еще чаю, да возвращаться пора.

— И главное — босиком, — не унимался Казимир.

Возвращаться было трудней. Все время шли вверх на перевал, да еще тащили тяжеленную шкуру. После обеда было не так жарко, но комары словно осатанели. Дойдя до очередного ручья, поплескались в воде и, намазавшись «Дэтой», двинулись дальше и выше. Дошли, наконец, до перевала, обтерли с наслаждением лица и руки снегом и пошли по подтаявшей корке снежного языка. И тут-то Матвеич, потеряв осторожность, не проломил наст, поскользнулся, упал на бок и покатился вниз. С ужасом чувствуя, что сейчас сорвется с крутого склона и загремит вниз по камням, Матвеич умудрился со шкурой на плечах повернуться на живот и, пробив пальцами обеих рук крепкую корку наста, удержаться на снежном языке буквально на последнем метре, дальше уже был обрыв.

— Казимир, — сдавленно прохрипел он, — держусь.

Казимир осторожно обошел его сверху, протоптал, как следует, сбоку снег и, протянув руку, помог Матвеичу встать на утоптанный снег. Второй язык прошли уже по протоптанной тропинке без приключений. Поглядев вниз, Матвеич покачал головой и сказал Казику:

— По кускам бы собирали.

Казик ответил:

— Это медведь отомстил за свою шкуру.

Через месяц, когда полностью растаял снег, они снова поехали по этой дороге. Но это уже другая история.

Сентябрь на Колыме — золотая пора. Время начала охоты и сбора ягод. Комар и мошка почти исчезают, по ночам уже довольно прохладно. Синегоров между делами планировал на чем, с кем и когда ехать. Куда, вопроса не было. На Буюнду или Арарат, излюбленные места. С утра поручил водителю Суркову заняться машинами, а сам позвонил Пономареву, с которым когда-то работал еще в Колымском РОВД. Пономарев тогда был его начальником.

— Как время быстро летит, — подумал Синегоров, — сколько воды утекло, он еще капитаном был, а я старшим лейтенантом. Неужели это были мы, такие молодые?

Пономарев пообещал поехать, но сначала утрясти с работой. Выезжать то в пятницу. Потом Синегоров позвонил Казимир и сказал чтобы в пятницу с утра был готов. На охоту и рыбалку Казимир был всегда готов. Через час в кабинет зашел Толик Сурков и сказал, что с машиной решил, поедем на новом УАЗе, но только вот с бензином…

— Ну все, в пятницу выезжаем, сразу после обеда, не за-будь продукты взять на три дня. С бензином я сам решу — сказал Синегоров, быстро просматривая кипу бумаг.

— А водки сколько брать? — смущаясь, спросил Сурков. На охоту с Синегоровым он еще не ездил.

— Смотри сам, сколько выпьешь — ответил Синегоров, — лишнюю обратно привезем.

Толик недоуменно хмыкнул: мол, откуда лишняя на охоте, и вышел.

Вечером дома Синегоров приготовил свой старый рюкзак, с которым ездил уже лет десять, пересмотрел и уложил патроны. Потом позвонил старому другу Горанину. Горанин, как всегда, сразу стал выговаривать, что редко приезжаешь, забываешь. На что Синегоров напомнил, что только на прошлой неделе ездили вместе за жимолостью. На этот раз Горанин поехать никак не мог, уезжал в Швецию на какой-то семинар, но бензином пообещал снабдить сколько надо. Так и договорились.

Утром Синегоров после намаза (так он называл ежедневное бессмысленное утреннее совещание начальников всех служб и отделов, проводимое новым генералом) быстро просмотрел почту, переговорил с заместителем и бегом на выход. Последний марш лестницы, как всегда, преодолел одним прыжком, чем постоянно приводил в ступор и изумление проходивших сотрудников УВД. Дежурившие у стойки возле входа сержанты уже привыкли к таким прыжкам и не удивлялись, когда неожиданно как с потолка возле них появлялся начальник ОБЭП. Наверх Синегоров поднимался таким же образом, одним прыжком преодолевая весь первый марш лестницы. Что поделаешь, привычка с детства, соседи долго пугались.