Екатерина Данильчик - Обретая себя

Спустя час Максим уже был возле съемной квартиры Кристины и Вовы. Постучав, он в ответ услышал только матерные слова. Максим открыл дверь и вошел, его взору открылась неприятная картина: Вова сидел на полу в кухне с бутылкой водки в руках, вокруг царил полнейший беспорядок, сам же Вова был уже сильно пьян.

— Когда ты только успел нажраться?

— А ты кто такой, чтоб мне указывать, что делать, а ну пошел отсюда, — разозлился Вова и попытался встать, ему это не удалось.

— Господи, ты только посмотри на себя, ты же ничтожество, мразь! Мало того, что столько времени ты обижал Кристину, так еще и поступаешь как последний ублюдок, тогда когда ей нужен. Ты же отец этого бедного ребенка, как ты можешь просто взять и отвернуться от своей жены, — начал приходить в ярость Максим.

— Я тоже переживаю, и это мой способ справится со своей болью. Я не виноват в том, что она такая дура, сама поперлась куда то, дома ей, видите ли, не сиделось. Она во всем виновата, она хотела этого ребенка, и теперь я должен мучится из-за нее и жалеть ее? Да пошла она. Да пошел ты! — грозно заявил Вова, и шатаясь в разные стороны встал на ноги, попытался толкнуть Максима.

— А знаешь, это даже хорошо, что ты, наконец, показал свое истинное лицо. Ей будет лучше без тебя, и я клянусь, сделаю все, чтобы она больше не губила свою жизнь рядом с тобой.

Максим быстро вышел, ему было противно, и он еле сдерживался, чтоб не избить Вову до полусмерти. Вова не унимался и побежал за ним следом, стоило ему только тронуть Максима, как тот тут же впечатал ему кулаком в лицо.

Максим молча, взглянул еще раз на лежавшего на полу Вову и ушел.

Кристина пришла в себя ночью, когда возле нее никого не было. Минут пять она безжизненным взглядом осматривала все вокруг. Потом сознание ее начало проясняться и она начала ощущать физическую боль.

Болело все, от самого живота, где была прооперирована, до мелких царапин и ссадин. Она медленно начала ощупывать себя, при этом дыхание ее участилось, и она начала наполняться диким страхом и ужасом вся без остатка, как сосуд наполняется водой. Это чувство было подобно клаустрофобии и агорафобии одновременно. Кристина попыталась сесть, но боль была слишком свежей и сильной, так что при этом из нее вырвался звук, напоминающий рев животного. Прибежала медсестра Алена.

— Кристиночка, не вставай, лежи, ты еще совсем слаба, — начала укладывать ее в кровать Алена, — сейчас воды дам, вот попей.

— Где мой сын? — еле слышно спросила Кристина, медсестра только печально вздохнула, и, проигнорировав вопрос, сказала Кристине еще поспать. Кристина схватила Алену за руку и пристально посмотрела ей в глаза.

— Прошу, просто скажи, где он? Я должна увидеть его, — требовательно просила Кристина.

— Его тело в морге. Его разрешили забрать и похоронить как ребенка, хотя он считается плодом, так как погиб в утробе, но ваша мать была очень настойчива, и руководство больницы согласилось, — объясняла медсестра

— Стоп, заткнись. Не говори больше ни слова… Просто, отведи меня к нему, — с обезумевшими глазами требовала Кристина.

— Я не могу. Вам нельзя. Вы не можете, ваши травмы были очень серьезными, и операция была тяжелой, вообще то, вас еле спасли. Вам нужен покой, вставать еще нельзя, да и стресс противопоказан.

— Что? Стресс противопоказан? Что ты несешь? Не надо было вообще меня спасать, лучше бы я умерла, — наконец хватка Кристины ослабла и она расслабилась на кровати, отвернулась, а из глаз тихо потекли слезы.

— Ох, мне так жаль, но не говори так. Все наладится, ты еще будешь счастлива, но пока тебе надо выздороветь, — Алена быстро ввела в капельницу снотворное и взяла руку Кристины, слегка погладила. Этот жест еще больше помог Кристине осознать, что все реально, что все произошло на самом деле, что люди вокруг ей сочувствуют, и что терпеть это просто невыносимо, а потом она провалилась в сон.

Максим так сильно переживал за подругу, что не мог ни работать, ни пить, ни встречаться с другими людьми, у которых в жизни был лишь хаос и веселье. Ему сейчас хотелось больше всего забрать всю боль Кристины, оградить ее от переживаний, ведь он очень любил ее, и дорожил, как своей собственной сестрой. Он стоял у открытого окна и жадно затягивался сигаретой, когда зазвонил его мобильный.

— Максим, привет, ну как ты там, брат? — спросил в трубке знакомый низкий голос старшего брата.

— Тебе не все равно? — язвительно и беспристрастно ответил Максим.

— Если бы это было так, я бы не переживал так за тебя и не названивал чуть ли ни каждый день, — вздохнув, сказал он.

— Что ты опять хочешь от меня? Я по-прежнему гей, и я все еще не вернулся в универ, и да, я продолжаю работать в ночном клубе и веду разгульную жизнь. Доволен? Теперь отвали от меня, — вызверился Максим на брата и отключил их разговор.

Сейчас внутри он весь кипел. Наверное, впервые он все так открыто высказал брату, без страха, без сожалений, как есть. Конечно, Максим был зол вовсе не на Константина, но, к сожалению, тот попался под «горячую руку».

Максим открыл холодильник, и хотел было достать выпивку, но передумал и выпил стакан воды, и тут опять позвонил Константин.

— Макс, ты успокоился?

— Не до конца.

— Что стряслось? Ты сам не свой, все в порядке?

— Нет, — повисла пауза.

— Может, поделишься?

— А тебе оно надо? У тебя своя жизнь, ты крутой, успешный и идеальный, — язвительно произнес Максим, — а наши земные проблемы и беды тебя стороной обходят, да вообще, наверное, мало волнуют.

— Что за бред ты несешь, братишка!? Я такой же человек, как и ты, и умею, и чувствовать и сопереживать. Не делай из меня робота, пожалуйста.

Повисло молчание. Спустя минуту Максим начал.

— У моего друга, точней подруги близкой, несчастье, она попала в аварию и ее ели спасли. Сейчас она в больнице, ей очень больно и тяжело. Я просто очень за нее волнуюсь, понимаешь…? это все что я могу тебе сказать…

— Блин, брат, сочувствую, она молодая?

— А что я бы со старухой дружил? Конечно же, мы одногодки.

— Ну, ты там не раскисай, ты же мужик, будь рядом, поддерживай. Главное же, что она жива, брат, а все остальное можно исправить, — пытался подбодрить его Костя.

— Да, ты прав, спасибо. Я пойду, ты извини, что я сорвался.

— Ничего. Давай пока. Звони, если что. Точнее звони всегда, когда захочешь поговорить.

По прошествии всего пары дней, Кристине так и не стало ни капли лучше, но психотерапевт утверждал, что начался процесс принятия ситуации, а это уже не мало. Маму Кристины и Максима это мало успокаивало. Они постоянно были рядом, хоть она и не разговаривала с ними, а все попытки выйти с ней на контакт заканчивались ужасающим криком и приступами агрессии у Кристины. Врачи делали, что могли, ее раны заживали, швы затягивались, ушибы становились синяками.