Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Не зря в народе говорят: «Делай, что должно, и пусть будет!»

Кстати, Кудряшов был единственным из гостей, кого в этот день допустили в святая святых — специально выстроенную на площади небольшую, но роскошно убранную комнату отдыха, из которой Асмолевскому предстояло подняться по крытой галерее на трибуну и произнести речь. И там Кудряшов был лаконичен: вручил молодому губернатору букет цветов, крепко пожал руку и сказал:

— Вы человек точного расчета!

А выходя, обменялся теплым рукопожатием с Павлычем, находившимся при Асмолевском неотлучно.

Во всех этих жестах, впрочем, сказывались лишь политическое чутье и житейский опыт старого пошляка. Человеку, знающему Кудряшова не первый день, его настроение показалось бы не слишком радужным: он выглядел усталым, немного раздраженным, общался как-то механически и по завершении официальной части покинул церемонию, не дождавшись банкета и праздничного фейерверка.

Не в самом лучшем расположении духа был и Щупатый. Дело в том, что апартаменты в башне на большом расстоянии виделись ему значительно привлекательней, чем это оказалось на деле. Стоя в толпе рядом с Негробовым, Щупатый негромко жаловался ему:

— Низговоров за полгода в своей квартире гвоздя не забил! Стены осыпаются, стулья расшатаны, все, что можно сломать, сломано… Как можно было так жить?..

Говорят, день был солнечный, простые люди радовались тому, что жизнь скоро наладится, распевали на площади и прилегающих к ней улицах песни — как всегда у нас, немного заунывные, так что в целом казалось, будто над городом стоит легкий стон.

Несговоров не мог всего этого слышать — в ту минуту он был далеко.

Когда Асмолевский торжественно поднимался на трибуну, Несговоров как раз подходил к кладбищу. Трудно поверить, что за четыре дня, прошедших после освобождения, он ни разу там не побывал; скорее всего, это был уже не первый поход, и цель была все та же: отыскать Дашину могилку. В отличие от Маранты, Даша погибла на глазах многих; ее смерть наверняка была официально зарегистрирована — хотя бы для того, чтобы использовать этот факт на суде против Несговорова; даже если Дашино тело сожгли в крематории — так это или нет, Несговоров не знал — не могли же останки развеять по ветру или сбросить в отхожую яму? Ведется же у них какой-нибудь учет отправляемых в печь тел и последующих захоронений? Или там горят все мертвецы без разбору, и никто их не считает, не хоронит? Тем же из родных и близких, что приходят за прахом и скандалят, насыпают из общей кучи? А кому не хватило — дают из следующей кучи, а то и золы из буржуйки, возле которой ночами греются сторожа?..

Примерно так мог рассуждать Несговоров, остановившись для отдыха на своем излюбленном месте, на вершине крутого спуска к крематорию, и обозревая оттуда панораму похорошевшей, принарядившейся к концу мая кладбищенской долины. И еще, наверное, сверлила его голову мысль о сестре Шуре, до сих пор не ведающей о несчастье. Шура вообще осталась где-то в другом мире, за пределами наличного инобытия; точно Несговоров давно лежал в могиле и продолжал по инерции волноваться за тех, кто ходил по земле, перебирая в уме их проблемы; представить Шуру по сю сторону было для Несговорова даже труднее, чем установить связь с покойной Дашей или пропавшей без вести Марантой… Такие путаные мысли могли бы окончательно порушить и более крепкие мозги, чем были к тому времени у Несговорова.

Все это надо иметь в виду, чтобы не удивляться странностям, коими изобилуют последние свидетельства о Несговорове.

Говорят, он задумчиво стоял у крайнего ряда неприбранных и большей частью безымянных могильных холмов, понурив голову и держа в руках перед собой потертую меховую шапку, в темно-синем пальто с двумя рядами блестящих пуговиц (весь зимний гардероб в эту жаркую пору был при нем), когда шедшая по тропе босая нищенка в платке и черном платье сошла к нему и протянула зажатую в сухоньких пальцах мелкую монетку:

— Возьми, батюшка, Христа ради, спаси тебя Господь!

И тут же, подняв глаза, невольно отшатнулась и застыдилась.

— Долго ли ты будешь меня преследовать? С тобой вечно связано что-нибудь неприличное! — будто бы жестко выговорил ей Несговоров и повернулся уходить, но, поразмыслив секунду, воротился и сказал: — Я ищу могилу Даши. Не знаешь ли, где она?

Анна (а это была Анна) жестом поманила его за собой и пошла вперед.

Она долго вела его между могил, иногда оборачиваясь и кивками, улыбками подтверждая правильность выбранного направления, пока он не убедился, что они ходят по кругу. На третьем или четвертом витке ему, конечно, захотелось остановить бессмысленное кружение, но тут он мог заметить, что круги постепенно сходятся по спирали, и решить, что таким образом Анна прочесывает кладбище, сама не слишком хорошо на нем ориентируясь и боясь пропустить нужный холмик. Так или иначе, Несговоров безропотно проделал за Анной весь путь по длиннейшей спирали, завершившийся в самом центре круга на ровной и совершенно пустой, не занятой могилами лужайке.

Когда уставший, задыхающийся Несговоров без сил опустился на траву следом за Анной, она сказала:

— Этим путем должны пройти все. Тогда будет светло.

Видимо, тут у него появилось насчет нее сомнение. Но как прежде Анна оказывалась нечаянным поводом для того, чтобы Несговоров мог трезво оценить свое место перед Марантой, так теперь напрашивалось сравнение с несправедливым отношением к нему, Несговорову, со стороны Леши и других. Анна всегда и везде была эталоном правды. Может быть, именно поэтому он просто тихо спросил:

— Даша точно лежит здесь?

— Да, — уверенно ответила Анна.

— А крест… Почему нет креста?

Анна смутилась.

— Видно, ты не знаешь, — начала она…

— Знаю. Но ведь она не сама, это я убил ее.

— Не возводи на себя напраслину! Это грех.

В это время Асмолевский уже держал речь:

«Хотел бы обратить ваше внимание на явные признаки расцвета частной инициативы. Открываются новые торговые точки, оздоровительные и развлекательные центры. Все это теперь принадлежит конкретным людям, обрело настоящих хозяев. Мы на себе ощутили, как оживилась экономическая и культурная жизнь города после декабрьских событий. Курс на дальнейшую либерализацию жизни будет продолжен и послужит, без сомнения, грядущему процветанию экономики».

— У меня в голове стоит шум, — пожаловался Несговоров.

— Это наши гуляют, — предположила Анна, кивнув в сторону разрытого холма, где раньше стоял дом. — Сегодня праздник, инаугурация.

«Но нельзя закрывать глаза на факты незаконной наживы. Некоторые горе-бизнесмены, пользуясь попустительством и, прямо скажем, преступной корыстью отдельных чиновников, разворовывали бюджетные средства, составляли фальшивые сметы и подложные счета, что в конечном итоге сказывалось на уровне жизни наших стариков, детей, инвалидов. Здесь есть над чем поработать прокуратуре и другим правоохранительным органам».