Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Что такое?

— В городе про вас с племянницей ходят слухи. Вы знаете, как я отношусь к слухам. И мы с вами, как вы верно изволили заметить на чердаке, не первый день знакомы. Но какое-то время лучше не давать повода сплетникам. Говорю дружески, как старший по возрасту. Не ищите себе неприятностей в начале карьеры. Вы хоть и большой теперь человек, но у вас, как у каждого, есть недоброжелатели и завистники. Если кто-то из них ввернет словцо Потапу Степановичу…

Низговоров смешался. Предостережение прозвучало весомо. Он попытался представить себе губернатора, его реакцию…

— Кто же, в конце концов, правит городом? — произнес Низговоров задумчиво… И тут же спохватился, почувствовав на себе острый взгляд. Спросил строго:

— Но вы скажете мне, где она сейчас?

— Она будет учиться в интернате, — отрапортовал скороговоркой Аршак Манвелович. — В самом лучшем, элитном!

— Учиться? Ну что ж… Это главное. Она так этого хотела! А там будут учить танцам?

— Программу обучения я доставлю вам позже. Есть уроки этики, эстетики, музыка, рисованье… Все как положено.

— А условия? Питание?

— Поверьте, она ни в чем не станет испытывать нужды.

— Но я могу хотя бы видеться с ней?

— Разумеется. Э… Первое время лучше воздержаться, подождать, пока улягутся слухи. А потом — хоть каждые выходные. Вы ее не узнаете!

После этого напоминать про оставшиеся на чердаке вещи Низговорову как-то расхотелось. Грустно было бы распаковывать без Даши старательно увязанные ею тюки. Пусть лежат до того дня, когда они станут жить вместе! По части быта Низговоров будет обеспечен здесь, похоже, всем необходимым. Краскам и холстам придется подождать — не до них. А что касается личных вещей, гардероба — его все равно нужно обновлять, не являться же на глаза губернатору и подчиненным в прохудившейся одежде…

— Распорядитесь также насчет одежды и обуви, — потребовал он. — И белье, конечно. Чтобы все продали в кредит.

— Постараемся, — сказал Аршак Манвелович, пряча довольную усмешку. — Что-нибудь придумаем!

Про вещи на чердаке почему-то и он, такой дотошный, не вспомнил.

Слова «большой человек», конечно, потрафили тщеславию Низговорова. Вполне вероятно, что старый плут ввернул их не без умысла. Но куда более убедительным свидетельством собственного могущества стали для Низговорова вздох облегчения и радость Аршака Манвеловича, когда небесспорная затея с Дашей сошла ему с рук. Низговоров тогда же решил, что их отношения правильнее всего закрепить на этом рубеже: по виду — дружеские, на почве старого знакомства, по сути — строго иерархические.

Голова все больше начинала работать в новом для нее направлении. Такая уж, как шутил про себя Низговоров, включилась доминанта. Ему, профану в этом деле, незазорно было и поучиться, в том числе (и даже в первую очередь) у пройдох вроде Бабуляна. Теперь на многое он смотрел иначе: не как единица безгласного множества, копошащегося в огромном людском муравейнике, и не как художник, пытающийся осмыслить странную и страшную жизнь, но как человек, призванный во власть, чтобы эту самую жизнь улучшить. А здоровый инстинкт подсказывал, что власть первым делом должна позаботиться о своей силе. Ради этого приходилось идти на жертвы, из коих разлука с Дашей — первая и наверняка не последняя. Только так можно было заложить основу успеха грядущих благих перемен.

Ту ночь в башне он провел почти без сна, составляя и заучивая программную речь. Одним из главных пунктов было: избавить город от растлевающей лжи, распутать гнусные провокации. Найти того, кто отдал безумный приказ разрушить колледж. Судить Асмолевского за подстрекательство к резне на площади. Установить личности всех, кто стал жертвой побоища, похоронить их по-людски, с почестями… Или вот еще: почему закрываются школы? Что станет с новыми поколениями, с детьми, которых бросают на произвол судьбы? Это уже — напрямую о Дашиной участи. Первая беседа с губернатором показала, что они на многое смотрят одинаково. Он должен найти у мудрого старика понимание. Только в этом случае он станет с ним работать. Уж если идти на жертвы, то знать, ради чего!

Еще многое вошло в доклад, с которым Низговоров прибыл утром к губернатору.

— То, что продается в наших магазинах, могут позволить себе купить разве что два десятка людей на весь город. Но они никогда не станут этого делать, потому что ездят за границу и покупают там те же товары дешевле и лучшего качества. Я прохожу мимо зеркальных витрин и вижу за ними только продавцов да дюжих охранников. На чей счет они содержатся? С какой целью? Не для того ли, чтобы просто поглумиться над людьми, заставить их принять абсурдный порядок вещей?.. Город могли бы спасти меры по ограничению роскоши, и прежде всего — создание атмосферы моральной нетерпимости к роскоши и расточительству. Только так можно объединить разрозненные силы, вернуть людям надежду, побудить их к труду. Если вы упустите шанс обуздать произвол и расточительство, вам останется одно из двух: лишиться поста во время очередной смуты или стать тираном-временщиком смутной поры…

Потап Степанович был чем-то озабочен, слушал Низговорова вполуха. То и дело вскакивал с места, возбужденно ходил по ковру, иногда открывал дверь в смежную комнату и задавал Асмолевскому вопросы. А то вдруг без всякого уведомления пропадал за этой дверью на несколько минут… Тогда Низговоров делал паузу, а он возвращался и говорил раздраженно:

— Не прерывайтесь, продолжайте. Так мы до вечера не кончим.

Всякий раз, когда Низговоров в своем докладе добирался до памятных событий на площади, в дверях бесшумно возникал Асмолевский, и губернатор почему-то его не гнал, наоборот — подавал Низговорову суетливый знак, чтобы тот удержался от упоминания его имени. Рассказ о провокации получился скомканным. А однажды Асмолевский подошел к Потапу Степановичу и что-то шепнул ему на ухо. Губернатор повеселел, раза два хлопнул в ладоши, потом быстро-быстро потер ими. Спросил Низговорова:

— У вас все?

И, когда Асмолевский удалился, сказал:

— Вы проделали большую работу. Мы обязательно к этому вернемся. Обсудим с Маргаритой Разумовной, когда она поправится, еще кое с кем… Но вместе с тем меня удивила ваша мелочность. Кто-то кому-то что-то сказал на площади, где-то лежали трупы… Зачем нам знать, где они лежали? Кто установит теперь причину смерти? А знаете ли вы, что в городе каждую зиму погибают от холода и болезней сотни человек? Вот о чем надо говорить. А то, видите ли, сельскую школу закрыли, девочке учиться негде… Негде — значит, пусть матери на ферме помогает! Или где там еще. Знаете, за сколько километров я сам в детстве в школу ходил? Зимой, по сугробам, через лес. В дырявых валенках. И ничего. Захочет — выучится. Для этого совсем не нужно было ехать в город, жить не пойми где без прописки, отираться тут по злачным местам…