Сергей Яковлев - Советник на зиму

— А вы способный ученик!.. К сожалению, обстоятельства перемалывают даже очень способных.

В этот момент лифт остановился на шестом этаже. Выходя, Низговоров оглянулся, пытаясь опознать этого странного господина или вспомнить какие-то события, с ним связанные, но так ничего и не вспомнил.

Аршак Манвелович Бабулян, управляющий делами губернатора, взял мясника Павлыча себе в помощники — завхозом в башню.

Возможно, еще при первом знакомстве с башней, поселяя в ней Низговорова, Аршак Манвелович ужаснулся, насколько запущено и запутано башенное хозяйство, и решил возложить неприятные хлопоты на какого-нибудь шустрого подчиненного. А может, причины были совсем другие, и инициатива исходила от самого Павлыча — вернее, от лиц, ему покровительствовавших. Что такие в окружении губернатора были, Низговоров не сомневался, хоть и не мог пока их вычислить. В любом случае фигура, на которую пал выбор, у всякого здравомыслящего человека вызывала вопросы.

Явление подзабытого уже Павлыча стало для Низговорова полной неожиданностью. Просто однажды, когда Низговоров собирался на работу, Павлыч возник на пороге его квартиры и по-свойски сказал:

— Я там свою тачку во дворе поставил. Присмотришь?

Низговоров выглянул в окно: в самом деле, стоит «лендровер». Хоть и высоковато, но видать. От растерянности он ничего не возразил, даже не сказал Павлычу, что весь день будет на работе и присмотреть за машиной никак не сможет.

С того раза Павлыч ставил свою машину под его окнами каждое утро. Низговоров привык к этому и не вспоминал о странной просьбе (а первые дни среди рабочей суеты нет-нет да всплывала неприятная мысль: вот уведут — как он с Павлычем будет объясняться?), пока однажды не заглянул к нему увертливый Аршак Манвелович. Поболтав о том о сем, порадовавшись успехам бывшего подопечного, заверив Низговорова в своей преданности, Бабулян обронил как бы между прочим:

— Тут Тимофей Павлыч говорил, что вы вроде изъявили желание переселиться на первый этаж? Вроде потеплее, к земле поближе?

Низговоров вначале ничего не понял.

— Что за вздор! Не было такого разговора.

— Да ну? Он еще насчет своей машины сказал, что, вроде, вам с первого этажа за ней сподручней будет присматривать, в окошко стукнете или, там, в форточку голос подадите, если кто подойдет…

— Вы шутите? — спросил Низговоров с гневом. Гнев был, впрочем, большей частью напускной, вымученный. Низговорову не хватало внутренней уверенности в своей правоте, как будто он в самом деле обязался служить Павлычу.

— Значит, не было разговора? — пытал Аршак Манвелович. — Ну я ему устрою выволочку! Шутник нашелся. Пускай дома с бабой своей проказничает, а здесь идет работа государственной, можно сказать, важности, здесь шутки неуместны. Так и скажу. Я и то подумал: откуда у вас время, чтобы его машину сторожить?..

Бабулян к этой теме больше не возвращался. Павлыч при встречах в коридорах башни первое время скромно опускал глаза, а скоро и машину перестал под окном ставить, отгонял ее куда-то на задворки, поближе к хозяйственным корпусам. Но для Низговорова с той поры казенная квартира стала еще неуютнее, пустые холодные стены и огромные пыльные окна вызывали депрессию, и он нарочно засиживался на работе допоздна.

Однажды заглянула на огонек низкорослая пожилая дама с тугими багровыми щечками. Присела на край стула, представилась: Нина Мордуховна Биргер, руководитель Департамента культуры, кино и исторического наследия.

— Исторического наследия — чего? — недопонял Низговоров.

Нина Мордуховна словно и ждала этого вопроса, ее как прорвало. С удивительным жаром она растолковала Низговорову эпохальный смысл свершившегося на днях революционно-консервативного переворота (что-то подобное он уже слышал из ее уст перед концертом в театральном фойе), добавив в конце, что солидарна с Потапом Степановичем в его стремлении призвать во власть способную молодежь: «Не вливают вина молодого в мехи ветхие…» Один из недавних назначенцев, Асмолевский, уже сумел проявить себя с самой лучшей стороны, теперь дело за Низговоровым. Она, Нина Мордуховна, слишком мало его знает, в том числе и как художника; видела только плакат, растянутый на фасаде театра, и работа эта произвела на нее двойственное впечатление. Она не мастер экзегезы и не претендует на исчерпывающее толкование художественных символов, но языческая героика, увиденная ею в «Человеке огня», плохо согласуется с христианскими ценностями. Самоубийство (ведь самосожжение, даже если оно используется здесь в качестве иносказания, нельзя не признать самоубийством) категорически отвергается церковью, а соединение подобной богопротивной жертвы с символическим изображением креста (раскинутые руки) кажется ей просто кощунством. И вообще с этим художником следует быть осторожнее: несмотря на крепкие религиозные корни (все-таки Латинская Америка, там всегда были сильны позиции католичества), его шибко заносило влево…

Имя художника и название творения, с которого Низговоров (тогда еще Несговоров) малевал по памяти свою фантазию, были упомянуты как сами собой разумеющиеся.

— Вы первая, кто назвал мне это произведение и художника, — смущенно промолвил Низговоров, довольный уже тем, что его не считают автором сюжета.

Нина Мордуховна потупилась с надменным достоинством: она знала себе цену и в подобных похвалах не нуждалась.

— …Впрочем, нет. Не первая. Извините… Об этой фреске рассказывала Маранта.

— Морэнта? — с нажимом повторила Биргер, странно исказив имя.

— Маранта. Если помните, именно она свела нас однажды после своего спектакля. Так что мы обязаны ей, можно сказать, первым знакомством…

— Ах, это очень милая талантливая актриса. Вы знаете ее трагическую судьбу? Она бежала с женихом из кубинского застенка, от этого фашиста Кастро, спасалась на плоту. Жених утонул, а ее подобрал американский сторожевой корабль…

Низговоров слушал. Версия Биргер показалась ему заслуживающей внимания. И даже более, чем простодушный рассказ Волка. У того была масса несуразностей: турецкий костел в Фергане, уроки-молитвы на ночь… А ведь Гвадалахара и правда где-то совсем близко от Кубы. Нина Мордуховна — знающий человек. Да, Маранта именно латиноамериканка, притом испанского происхождения, — должно быть, из знатного и когда-то богатого рода. Волку просто могли не рассказывать всего, биографии иммигрантов часто бывают засекречены…

— Теперь она живет в Сан-Франциско, вышла замуж за миллиардера. Жаль, что ее гастроли скоро закончатся. Ей здесь трудно, бедная девочка не знает ни слова по-русски…

— Что?! Нина Мордуховна, вы же сами разговаривали с ней тогда в фойе на чистейшем русском языке!