Сергей Яковлев - Советник на зиму

В глубине души Низговоров сознавал, что лжет, клевещет на самого себя, говорит чудовищные пошлости, достойные какого-нибудь Асмолевского, но ему казалось, что в данном случае это поистине ложь во спасение. Положение с нежданно свалившейся на голову Дашей виделось ему к ночи все более и более неприятным. Ради ее же блага тут нужно было применить суровость, быть жестким, если не жестоким. Или она найдет в себе силы выплыть, или потянет на дно их обоих.

— С-с-слышу речь не м-мальчика, но м-м-м-мужа!

Даша явно говорила чужими словами. В темноте он не видел ее лица и не мог понять, какое чувство вложила она в эту фразу.

— А ты? — продолжил тихо воспитывать ее Низговоров после недолгого смущения. — Не нашла ничего лучшего, как сбежать из интерната и броситься под машину! И это родная племянница советника губернатора. Завтра об этом будет судачить весь город. Скандал!

Дашу как будто снова забило в лихорадке. Низговоров дотянулся до ее лица — оно было мокрым от слез. Она жадно схватила его руку:

— Т-трахни меня п-п-по-настоящему, дядя Вадик. От меня уже не уб-б-б-будет!

Он ушел в одних трусах на кухню. Посидел там, сжав голову руками и сокрушенно покачиваясь в такт невеселым мыслям. Зачем-то выглянул в тихий ночной коридор — прямо так, не одеваясь. Как чуял, что Алиса еще копошится в кладовке, не уйдет домой, пока не повидается с ним. Встретила — горьким взглядом и каскадом мелких слезинок. Она считала постель необходимой частью своих служебных обязанностей и теперь гадала, за что ее наказали, не находила себе места.

— Господи, сколько горя! У каждого свое. Это же девочка, моя племянница. Больная девочка. Не могли ведь мы при ней?.. Потерпи. Надеюсь, она пробудет у меня не долго.

Обтер ей слезы. Помявшись, подтолкнул к большой коробке с рулонами туалетной бумаги. Хоть и несолидно так вот, на ходу, среди веников и тряпок, когда своя квартира в двух шагах, а куда денешься! Сзади пропустил руку под розовые панталоны — ладонь сразу напиталась перебродившим сиропом…

Выбрался весь в пене. Вздохнул, шлепнул Алису по мягкому месту, чтобы одевалась.

— Ты сегодня щедра как никогда. Поди, от ревности?..

Утром за Дашей пришли сразу трое: назвавшаяся Дашиной классной дамой Софья Ивановна Шмыг, в круглых очках-линзах похожая на паука (Низговоров помнил ее как припадочную вахтершу в театре), директор приюта Мальвина Тимофеевна Некрасова, в которой нетрудно было узнать ту экзальтированную девицу, что собрала вокруг себя сочувственную толпу в доме Асмолевского, и Павлыч, ее отец.

— Как вам не стыдно! — рыдающим голосом отчитывала Низговорова Мальвина Тимофеевна, молитвенно сложив на пышной груди ладони и воздев глаза к потолку. — Мы ищем вашу девочку по всему городу, сбились с ног! Если бы не папа, так бы и не узнали, что она у вас!

— Здесь ей быть не положено, — подтвердил непривычно хмурый Павлыч. — Сами знаете.

— У нас теперь не простой детдом, как раньше, у нас частный приют! Част-ный, вы понимаете это? Что скажут родственники других детей? Кто возместит нам моральный ущерб? — Мальвина Тимофеевна вынула платочек и прижала его к глазам.

Даша стояла рядом с Низговоровым ни жива ни мертва, крепко вцепившись ему в руку.

— Девочка жалуется, что ее бьют, — заметил Низговоров, понимая, что все равно придется уступить, и стараясь не превращать разговор в базарную перепалку. — У вас что, применяются физические наказания?

— Д-д-дядя Вадик, н-не надо! — Даша вся затряслась.

— Она жалуется?! У вас очень, очень трудный ребенок! Если так будет продолжаться, мы вынуждены будем подумать о расставании с ней.

— В колонию отправим, — уточнил Павлыч.

— Что вы там порете, какая колония? — не сдержался Низговоров.

Тут молчавшая до поры классная дама крепко ухватила свободную Дашину ручонку и со страшной силой рванула к себе. Заорала:

— Казенный половик стащила, хрюкала такая! Воровка!

Взбешенный Низговоров хотел было вступиться за Дашу, но та быстро-быстро замотала головой, как лошадка, давая, очевидно, понять, что теперь уж ему лучше не вмешиваться.

— С-с-скандал, дядя Вадик! С-с-с-с-скандал…

У Низговорова просто оборвалось сердце. Когда увели Дашу, подумал, что весь этот ужас, если уж без него никак нельзя, не должен куда-то кануть бессмысленно и бесследно. Невозможно предавать и причинять боль из прихоти или чтобы тебе самому стало лучше; за такое надо расплачиваться великим служением, жертвенным подвигом, а если придется — жизнью.

С коврами тоже вышел скандал. Самый красивый и теплый, предназначавшийся для кабинета Маргариты Разумовны (Потап Степанович лично наблюдал, как Бабулян на коленках ползал у нее по паркету, вымеряя длину и ширину), вместе с еще двумя, попроще, для украшения приемной, неожиданно исчезли. Кто видел тот главный ковер в магазине, говорили, что на нем вручную была выткана чудная горная долина, вся усеянная яркими цветами… Закупку всей партии из девяти ковров Аршак Манвелович доверил наиболее надежному и ухватистому хозяйственнику — Павлычу.

— Что было бы вам поехать самому! — сердился на Бабуляна губернатор.

— Да не переживайте вы так из-за меня, Потап Степанович! — храбрилась Маргарита Разумовна, сама чуть не плача. — Ваша приемная тоже, смотрите, голой осталась.

— Я и без ковров проживу! А вы простудитесь. В туфельках по холодному полу, да еще после травмы… Зачем мне простуженный министр?

Низговоров, случайно оказавшись в ту минуту поблизости, вслух высказал убеждение, что самым разумным было бы вызвать завхоза Некрасова и спросить его, куда делись три ковра из девяти. Ковер все-таки не иголка, его трудно обронить по дороге.

На эту речь все трое отреагировали довольно странно. Маргарита Разумовна побледнела и скрылась у себя, громко хлопнув дверью. Потап Степанович проворчал в сердцах: «Ах ты, черт!» — и тоже удалился, сгорбившись. Бабулян, отводя смелые глаза в сторону, заговорил о погоде: вот, мол, была бы зима помягче — и ковры, может, не понадобились бы…

А вечером, когда Низговоров дома пил чай и поджидал Алису, раздался деликатный стук в дверь. Это был Аршак Манвелович. Он появился в квартире впервые с тех самых пор, как вселял сюда Низговорова.

— Ка-ак тут наш советник устроился? — ласково пропел он, кидая по сторонам быстрые взгляды. — Ну-ка, посмотрим, всего ли ему хватает, нет ли каких неудобств? — От смущения он говорил с Низговоровым как с малолеткой или, скорее, как врач с безнадежно больным пациентом, но тем временем, однако же, резво перемещался из комнаты в комнату, повсюду стреляя глазами. Заглянул даже в поломанные шкафы.

Обойдя все помещения, спросил разочарованно: