Сергей Яковлев - Советник на зиму

«Душа сожжена печатью греха».

То ли Маранта выкрикнула напоследок эти слова, то ли другим путем они прорвались к Низговорову из подсознания, он не уследил. Но очнулся с требовательным зовом в ушах. Потрясенный пророческой формулой, принялся, как часто бывает, еще во сне ее запоминать, а запоминая — перевирать, и по пробуждении в голове засело другое: «Печать греха, выжигающая совесть». Низговоров сразу решил, что так будет называться его новое сюрреалистическое полотно. Общее впечатление от сна было сильным и в целом необычайно тяжелым. Он надеялся воссоздать свое переживание, когда станет писать обнаженную женщину под черной накидкой, одиноко преклонившую колени на обочине дороги, ведущей во мрак преисподней.

В тот день Потап Степанович потребовал его к себе раньше обычного часа. Низговоров на всякий случай прихватил с собой тетрадь, но оказалось — звали для другого. У губернатора уже сидела Нина Мордуховна, заранее разобиженная и разгневанная; к вошедшему Низговорову даже не повернула головы, на приветствие не откликнулась. Вскоре присоединилась к ним и Маргарита Разумовна.

— Я уже говорила с вашим советником и встретила полное непонимание, — с полуслова накинулась на Потапа Степановича Нина Мордуховна. — Это уродливое здание, построенное при безбожной власти на месте разрушенного храма святых Козьмы и Дамиана, становится просто вызовом всем нам! Там процветает разврат. Там плодятся заговоры. Оттуда идут богохульство и еретический бред. Вы хорошо знаете, о чем я. Помяните мое слово, не за горами кровавые бунты, и оплотом их станет все та же башня!..

— Что вы предлагаете? — спросил губернатор.

— Башня должна быть немедленно снесена! Политическим преступникам место за решеткой. Чиновников администрации, кто там живет, можно устроить более скромно. Валентин Аркадьевич Асмолевский, например, остался в своей старой квартире, и это нисколько не мешает ему отлично справляться с обязанностями. Я тоже живу в своем доме, никуда не переезжала, хотя мне и предлагали… Да я бы и дня в этой башне не вынесла!

— Нина Мордуховна, дорогая, я бы тоже не вынесла, но у нас с вами уютные дома. А кому негде жить? — вмешалась Маргарита Разумовна. — У меня в голове не укладывается, зачем ломать такое большое здание. Его можно сдавать в аренду и получать за это хорошие деньги. К нам приходят талантливые, инициативные люди. Предлагают замечательные проекты. Им негде развернуться, нет площадей. А мы будем ломать? Может, я чего-то не понимаю…

— Маргарита Разумовна, один ваш инициативный и талантливый уже прибрал к рукам два больничных корпуса, теперь зарится на поликлинику. Скоро в городе не будет ни одного врача, останутся только шарлатаны!

— Нина Мордуховна, я же не кричу о том, как вы собираетесь использовать наш замечательный театр? Ну? Я же не называю ваших проповедников плохими словами?

— Тише, тише, — примирительно сказал Потап Степанович. — Сломать — и что? Оставить груду мусора? Пустырь? Так будет красивее?..

— Раньше тут была церковь Козьмы…

— Ну так давайте поставим у входа в башню памятник Кузьме! Это выйдет дешевле, чем ломать.

— …и Дамиана…

— И Демьяну поставим! По разные стороны ворот.

— Потап Степанович, как вы не понимаете? Необходимо восстановить храм! Это послужит покаянию и возрождению.

— Послушаем мнение советника, — решил губернатор.

Биргер оскорбленно пожала плечами и отвернулась.

— Надо поступать как Понтий Пилат, — сказал Низговоров. — Иудеи возненавидели его за то, что он использовал казну храма на постройку водопровода. Но без Понтия Пилата не было бы не только водопровода в Иерусалиме. Без него не было бы и Христа.

— Поясните! — потребовал Потап Степанович.

— Я представлю вам письменный отчет, — сказал Низговоров. — Мне самому надо еще во многом разобраться, пока это на уровне ощущений. Могу лишь сказать, что деньги, если они у города имеются, правильнее было бы потратить не на культовые сооружения, а на людей. Чтобы помочь им пережить зиму.

— Мы — губерния должников! Какие у нас финансы, — сказал вдруг губернатор. — Я упразднил департамент финансов.

— О чем мы тогда разговариваем? — гневно вскинулась Нина Мордуховна.

— Кто же платит нам зарплату? — спросил Низговоров.

— Постила начисляет, а платит Оксана Кокурина, — продолжил удивлять губернатор. — Всю бухгалтерию я передал в прокуратуру. Даже не знаю, сколько у них там денег осталось. Пусть сами занимаются, чем нас потом проверять.

Маргарита Разумовна хранила невозмутимость, но ее прозрачные ушки чуть порозовели. Низговоров догадался, что тут не обошлось без нее.

— А пенсии, пособия?..

— Они там разберутся. Я свою пенсию получаю исправно.

— Расходы на медицину, культуру…

— А вот закроем театр, и больше никакой культуры не останется. Культура в такое время — это, знаете, накладно.

Спорить с губернатором дальше, ждать от него каких-то разумных доводов было бесполезно. Выйдя от Потапа Степановича, Низговоров заглянул к Щупатому: этот новоявленный Меркурий, за короткий срок ставший почти для всех олимпийцев из администрации «своим в доску», по-старому любил посплетничать и мог сообщить что-нибудь новенькое.

— Мордуховна хочет сделать из театра какой-то экуменический центр, — поведал Щупатый. — Она уже папе римскому написала, позвала его прочесть у нас проповедь. Дед еще ничего не решил, ему эта затея жутко не нравится. Закрыть театр — это же катастрофа, земляк! Где я стихи читать буду? Где твоя Маранта будет плясать? Это же последний бастион свободы! Вся надежда на Риту. Сам знаешь, какие у нее с Мордуховной отношения…

— Да, они и сейчас сцепились… А что за история с этим целителем, протеже Маргариты Разумовны? Чем хоть он занимается?

— Турмагомедов? Ты сам-то видел его, нет? Во такой мужик! Вдувает бабам в задний проход, а после туда же мочится. Очень полезная клизма!

Низговоров понял, что надо торопиться с консультативным советом. Он попросил верного Мишу доставить Викланду и Волку запечатанные конверты с приглашением на первое заседание ровно через неделю. Очень хотелось позвать Маранту, но — не решился. Подумывал привлечь к работе Щупатого, скорее по инерции (все-таки тот считался его, Низговорова, «человеком». В администрации чуть не каждый был чей-нибудь «человек»: Бабулян — «человек Негробова», Павлыч — «человек Бабуляна». Один Низговоров, пожалуй, чувствовал себя бесхозным…). Других кандидатур пока не было.

А вечером дома обложился книгами, подобранными в подвальном хранилище башни, и сел писать.

САМОЗВАНЕЦ

Царь Ирод (тот самый, что отдал приказ уничтожить в Вифлееме и окрестностях всех младенцев, после того как услышал о рождении там «Царя Иудейского») славился, по свидетельству Иосифа Флавия, необычайной тягой ко всему, что сейчас именуется «открытостью» и «глобализацией». Он тратил огромные средства на строительство городов — не только в пределах своего царства, но и за границей; щедро жертвовал на их благоустройство, на восстановление языческих храмов, на образование и науку, даже на проведение приходивших в упадок олимпийских игр, за что получил от греков звание их учредителя. Палестина при нем отличалась многонациональностью населения, прозрачностью границ и оживленной миграцией. Ирод был, так сказать, гражданином мира. Он ревностно служил великой Империи, побуждая своих подданных не только к политическому, но и культурному сближению с Римом — тогдашним центром мировой цивилизации. Он был всей душой предан Цезарю, испрашивая у него разрешение даже на казнь собственных сыновей, — чем заслужил от императора Августа как покровительство и награды, так и, например, с омерзением оброненное: «Лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном».