Сергей Яковлев - Советник на зиму

О том, как относились к этой стороне деятельности своего царя иудеи, рассказывает приводимый Флавием характерный эпизод:

«В Иерусалиме жили два вероучителя, почитавшиеся особенно глубокими знатоками отечественных законов и пользовавшиеся поэтому высоким авторитетом в глазах всего народа. Один из них был Иегуда, сын Сепфорея, другой Матфия, сын Маргала. Много юношей стекалось к ним, чтобы слушать их учение, образовывая вокруг них каждый день целые полчища. Когда те узнали, как болезнь и горе снедают царя, они в кругу своих учеников проронили слово о том, что теперь настало удобное время спасти славу Господню и уничтожить поставленные изображения, нетерпимые законами предков… А между тем царь поставил над главными воротами храма золотого орла. Вот этого орла законоучители предлагали сорвать и прибавили, что хотя с этим связана опасность, но что может быть почетнее и славнее, как умереть за заветы отцов…

Среди белого дня, когда множество народа толпилось вокруг храма, юноши опустились на канатах с храмовой кровли и разрубили золотого орла топорами».

Прыткие юноши, во многом ставшие прототипами современных антиглобалистов (так и кажется, что Флавий, изображая их протестную акробатику, скашивает глаза на телеэкран), вместе со своими идейными вдохновителями были по приказу тяжело больного, уже близкого к могиле Ирода сожжены живьем.

Особо заметим «законоучителей» и «полчища» юношей, к ним стекавшихся. В Палестине той поры существовало много разных религиозных общин. Были самозванные «пророки» и, конечно, «цари»… И хотя изоляционистские, патриотические и ортодоксальные настроения, как видим, среди иудеев преобладали, европейски просвещенная и приближенная к власти часть общества неизбежно должна была заразиться иными — западническими или культуроцентричными взглядами. Пример таких взглядов являет сам Иосиф Флавий, цель писаний которого, по словам позднейшего комментатора, была «оправдать свою проримскую позицию и в то же время примирить своих новых господ с иудейством».

Флавий, родившийся в 37 году от Рождества Христова, всего лишь повторял путь еврейского интеллигента, уже проторенный до него.

Что означает злосчастное понятие «интеллигенция»? Поскольку слово русское, не будет лишним обратиться за разъяснением к русскому историку Г. Федотову. «Интеллигенция? Знаете ли, кто первые русские интеллигенты? При царе Борисе были отправлены за границу — в Германию, во Францию, в Англию — восемнадцать молодых людей. Ни один из них не вернулся».

Речь идет не о космополитизме или продажности как таковых, но о гораздо более сложном и многозначном феномене: особом типе провинциального (колониального) сознания, безоглядно втягивавшего молодых даровитых честолюбцев в центростремительную культурную воронку.

С этой точки зрения иудеи, ценой жизни противостоявшие засилью Рима, никак не могут быть названы интеллигентами.

Кровожадного «западника» Ирода, конечно, тоже трудно отнести к интеллигенции, как, впрочем, и всякого царя: хотя бы потому, что власть всегда вынуждена оглядываться на народ и под его давлением в той или иной мере блюсти национальные интересы и традиции, не позволяя себе совсем уж «онемечиться».

Интеллигентом мог стать лишь человек, воспитанный недостаточно патриотичной властью на невольных сравнениях, на «забугорных» идеалах, но вполне свободный от ее, этой власти, пут. Особенность и трагедия России, например, в том, что в течение многих веков, отставая в развитии от западных стран, она возглавлялась правителями, равнявшимися на Запад (по Пушкину, правительство в России — единственный европеец). Само по себе отставание было еще бедой не великой, вполне изживаемой временем; а вот комплекс неполноценности, внушенный русским людям их собственной (хотя и чужеродной по происхождению) властью, как раз и создал нигде более не виданную армию отщепенцев, страстно желающую стать выше, лучше, праведнее своего народа, отречься от своего прошлого и своей почвы…

Но самым первым интеллигентом был, наверное, Иисус Христос.

«Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев, Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море; ибо они были рыболовы,

и говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков.

И они тотчас, оставивши сети, последовали за Ним.

Оттуда идя далее, увидел Он других двух братьев, Иакова Зеведеева и Иоанна, брата его, в лодке с Зеведеем отцом их, починивающих сети свои, и призвал их.

И они тотчас, оставивши лодку и отца своего, последовали за Ним…

И следовало за Ним множество народа из Галилеи и Десятиградия, и Иерусалима и Иудеи, и из-за Иордана».

Иисус — «человек общительный». Он как раз из тех проповедников, что собирали вокруг себя полчища. По его же иронической самооценке (приведенной у Матфея), «человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам». Его остроумие и находчивость, уверенность в себе, умение держаться с достоинством, но без высокомерия, открытость и твердость не могут не привлекать. Он прирожденный гений общения. В какой-то момент он это осознает и, почувствовав открывающиеся перед ним возможности, уже не в силах противостоять честолюбивой эйфории лидерства и забывает про все на свете — «выходит из себя»:

«Приходят в дом; и опять сходится народ, так что им невозможно было и хлеба есть.

И услышавши, ближние Его пошли взять Его, ибо говорили, что Он вышел из себя…»

«Взять» — наверное, для того, чтобы прежде всего накормить, дать отдохнуть. Какая мать не тревожится о сыне?

«Около Него сидел народ. И сказали Ему: вот, Матерь Твоя и братья Твои и сестры Твои, вне дома, спрашивают Тебя.

И отвечал им: кто матерь Моя и братья Мои?

И обозрев сидящих вокруг себя, говорит: вот матерь Моя и братья Мои…»

А ведь родственные, родовые связи, от которых отрекается Иисус, в ту пору играли особо важную роль. Родственники постоянно в ближнем окружении Иисуса, из них и первые ученики: Иаков и Иоанн Зеведеевы — это, собственно, его двоюродные братья, дети родной сестры его матери, которые попросят у своего учителя особо почетные места в будущем его царстве, захотят сесть рядом с ним… И разве не по праву? Разве это не естественное продолжение честолюбивых устремлений самого Иисуса?

Откуда им было знать, что его честолюбие — особенного, еще не слыханного ветхозаветным человеком свойства, и что в голове у «Царя Иудейского» — совсем иное царствование?

«Учитель! Мы знаем, что ты справедлив, и истинно пути Божию учишь, и не заботишься об угождении кому-либо, ибо не смотришь ни на какое лицо», — с такими речами подступают к Иисусу на глазах всего собравшегося народа желающие погубить его фарисеи. — «Итак скажи нам: как Тебе кажется: позволительно ли давать подать кесарю, или нет?» Как относился в большинстве своем иудейский народ к этой подати и к самой власти Рима, известно. Иисус разгадывает опасный замысел, но не может отступиться от своей просветительской миссии. Он просит показать ему монету: «чье это изображение и надпись? Говорят Ему: кесаревы. Тогда говорит им: итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу».