Сергей Яковлев - Советник на зиму

— В свои-то как раз верю! — с вызовом ответил Леша. Собирался еще что-то сказать, но раздумал.

— Это самое интересное, да? — заметил Викланд. — Что думают молодые люди, получившие свободу. Что хотели бы делать для общей пользы…

— Да ничего! — проворчал Волк. — Я говорю медсестре: подмети, это же наш приемный покой, сюда придут больные, каково им в грязи сидеть? Не понимает, дурочка. Приходится самому веник брать. Как мы докатились до такого после нашего социализма? Человек стал врагом всему общественному. Таких глупых оголтелых индивидуалистов, наверное, в целом мире больше не сыскать. Гадят друг другу и самим себе…

— У вас была не мысль о социализме, а система принудительного распределения, — рассудительно сказал Викланд. — Людям не приходилось каждый день решать трудные вопросы общей жизни. Все привыкли получать от государства паек. А тут — пуффф! — шарик лопнул, и сердитый человек остался один напротив несправьедливой природы, рядом с другими такими же сердитыми и одинокими, как он сам, и без единой социальной мысли в голове. Есть опасность, что пустое место займут другие идеи…

— Вы опять боитесь русского трактора? — спросил Низговоров.

— Раньше всех надо бояться вам. Сердитых легко собирать по углам и сталкивать. Эти ваши новые, у которых нынче много денег, — им же надо чем-то занять остальных… Русские — не американцы. Вас не увлечешь новой версией компьютерной игры про звездные войны… Вам подавай глобальные проекты.

— А скажите, скучно жить стало, да? — сказал Волк. — Совсем недавно мальчики по всей земле просыпались утром с мыслью, что уже к вечеру опрокинут этот старый гнилой мир и на его руинах построят что-то небывалое… Русские мальчики — свое, немецкие — свое. Был свой план и у английских, и у французских, и у датских, и у прочих, хотя некоторые не так буйно свои проекты афишировали…

— Да-да. Был, — подтвердил Викланд, скромно потупившись.

— Разрушителей у нас и сегодня хватает, — желчно сказал Низговоров, припомнив вчерашнее заседание. — У них свое понимание светлого будущего: корпоративная верхушка, а под ней что-то такое не слишком обременительное и вполне управляемое…

— Разве вы лично не входите в могущественную корпорацию власти? — возразил Викланд. — Разве не можете ничего менять? Предложите людям заново учиться жить вместе. Терпеливо выращивать в себе солидарные идеи. С тем же терпением, с каким воспитывают детей или лечат хронические заболевания. Это не так уж безнадежно: на Западе каждое новое поколение тоже всему учится заново.

— Удивительно, — пробормотал Волк. — Все такие разные, а вот говорим и даже понимаем друг друга…

— С вами я чувствую себя совсем русским: обо всем говорю с болью! — воскликнул Викланд, трогательно моргая.

— Если мы продолжим собираться — а мы продолжим, теперь я в этом уверен — я когда-нибудь напишу картину «Совет», — сказал Низговоров. — Вот эта самая комната, вся в легком синеватом дыму… Кто-то из вас курит, нет? Ну, не имеет значения… И люди за беседой. Умные свободные люди. Такие разные и такие близкие. Ничего кроме контуров лиц и рук за пеленой дыма, выразительных цветовых пятен, как в «Арабской кофейне» у Матисса. Возможно, это будем не мы, какие-то другие люди-боги… А почему не мы, собственно? Написать так, чтобы всякий, кто взглянет на картину, проникся к этим людям доверием и уважением. Захотел препоручить им свою судьбу. А иначе зачем дан ум? Зачем трагический опыт человечества? Зачем властные институты? Зачем искусство, наконец?!..

Викланд немного нахмурился и уже собирался возразить (и Низговоров заранее знал, что он скажет: никакому совету, никому другому не следует вверять свою судьбу!), но его опередили.

— Возьмите меня в совет! — неожиданно выпалил Леша, весь пунцовый от волнения. — Я хочу быть с вами.

— А? Вот это, по-моему, достойное завершение нашей дискуссии. — Викланд обвел присутствующих веселым взглядом. — Теперь не пропадем. Художник, врач, бравый моряк… А вы страдали, что нет здоровых молодых сил!

— Профессор, — уважительно дополнил список Низговоров.

— Да-да. Всегда рад помочь. Это как русская сказка про репку, нет?..

Низговоров уже не сердился на Лешу. Не поощрил его жаркого порыва, но не стал и отталкивать. Мелькнула даже мысль, что этот наивный, мечущийся в поисках внутреннего пристанища и образцов для подражания юноша может быть очень даже полезен в его начинаниях. За ним легион таких же растерянных мальцов, огромная сила, которая и будет в конце концов определять, как дальше пойдет жизнь… Но досада на Маранту и затаенная ревность не дали этой мысли развиться, о чем Низговоров впоследствии горько сожалел.

Волку, покидавшему кабинет последним, Низговоров сказал, что видит его в перспективе министром здравоохранения. Это вполне реально, Низговорову уже удалось ввести в правительство своего человека, который, к сожалению, пока не оправдывает возложенных на него надежд…

— Не знаю, что у вас на душе, я врач, а не исповедник, — сказал Волк. — Но вы скверно выглядите! Вам не других пристраивать, вам бы самому куда-нибудь бежать спасаться.

Когда Низговоров, проводив гостей, возвращался по коридору к себе — выпорхнула из своего кабинета любопытная Маргарита Разумовна, ухватила за рукав:

— Ну? Решили что-нибудь?

— А чего решать? — осторожно сказал Низговоров. — Вчера на заседании правительства все решили. А мы так, посидели, поговорили…

— Что же вы! Другой вон карандаши чинит, а ходит гоголем, все уверены, что он и есть самый главный… Не любите вы власть. Не так ее нужно использовать. Но как красиво говорит!

— Кто? — не понял Низговоров.

— Валя Асмолевский! Его родители держали салон, у них весь цвет города перебывал. Если бы вы, с вашим-то талантом и положением, умели так витийствовать…

— Маргарита Разумовна, спросите там, что они решили? — донесся из приемной голос губернатора.

— Да ничего они не решили, Потап Степанович! — разочарованно и с какой-то даже печалью ответила Касаткина. — Как всегда, ничего не решили…

Не успел Низговоров разминуться с Маргаритой Разумовной — встала на пути Нина Мордуховна:

— Зачем вам понадобилась Маранта? Зачем будите лихо?

В гневе она даже правильно произнесла имя. Не дожидаясь ответа, повернулась и быстро засеменила прочь.

Что мог значить выпад Биргер, Низговоров не знал и знать не хотел. Он запретил себе думать о Маранте, посмевшей так отреагировать на его, советника губернатора, личное приглашение. Как же он сразу не догадался, что она трахается с этим мальчишкой? Спала, конечно, и с Кудряшовым, и с директором театра… Предпочитала начальство, шлюха. Решила заделаться звездой, раздувала из себя невесть что… Все эти фантастические россказни про пустыни, приюты, цыганские таборы, казни родственников, побеги из тюрем, про женихов-миллиардеров, католиков, масонов, Фергану, Гвадалахару и Сан-Франциско — это все из ее вздорной головенки. Низговорову ли не помнить, как она умела запудривать мозги! А Волк, вполне возможно, поимел ее еще малолеткой, и его трудно за это осуждать — легко ли здоровенному мужику, по роду занятий имеющему неограниченный доступ к телу, удержаться при виде такой игривой самочки?..