Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Ну что ж, — задумчиво сказал Потап Степанович. — Тут упоминалось о коррупции… Я не считаю, что коррупция чиновников что-то такое особенное, что она хуже обыкновенного мошенничества. Ограбление народа началось, как только у нас объявили так называемый рынок и открыли мошенникам дорогу. Кто разбогател первым? Те, кто вез из-за границы компьютеры, стиральные машины, утюги, другие дефицитные товары и продавал здесь втридорога. О чем говорить, когда уже ботинок в стране не делали, печенья не выпекали! Скажите, чем этот мошенник и спекулянт, по-вашему, лучше коррупционера? Все одним миром мазаны. Так что не надо устраивать вокруг коррупции этакий, понимаете, хоровод невинных малышей из детсада.

— Потап Степанович! — воскликнули сразу несколько негодующих голосов.

— Потап Степанович, вы просто ставите проблему с ног на голову, опрокидываете все, что мы с вами делали! — визжал Асмолевский с подпрыгивающей губой.

— Вы сами не верите в то, что говорите! — увещевала Биргер.

— Отрицать рынок — это уже ни в какие ворота! — тихо бормотал Щупатый, низко пригнув голову.

Губернатор не ожидал столь бурной реакции. Он растерянно озирался, ища поддержки. Остановился взглядом на Низговорове.

— Вы-то что молчите?

Все разом смолкли и насторожились.

— Я не молчу, я говорю, но меня не слышат, — возразил Низговоров. — Всякое искусство есть искусство наложения рамки. В том числе, вероятно, и искусство политики. Все, что не обрамлено, — сплошной хаос. Вот сейчас мы тут с вами сидим, беседы ведем. Не всегда, конечно, порядочно себя держим, но главное, что интерьер вполне приличный. Это одна картина. А тем временем в накопителе башни и возле городских помоек тысячи человек буквально смердят. Они много дней провели в своих прелых лохмотьях на морозе. Они пухнут с голоду и умирают. Они уже мочатся под себя, потому что им все равно. Маргарита Разумовна, которая им подает, должна хорошо знать, как они выглядят и как пахнут. Это уже совсем другая картина. Это пострашней пришествия антихриста. Для большинства ваших сограждан, Нина Мордуховна, давно правит бал не антихрист, а сам Вельзевул, и вы лично не только не попытались выставить перед ним заслон, но с радостью открыли все запоры! Не буду врать, я не видел всей этой жути с того самого дня, как был назначен советником, но зато до этого наблюдал ее постоянно, варился в ней.

— Деревенские плохо пахнут, — зачем-то сказал Щупатый. — Из деревень много понаехало…

— Я еще не кончил, — оборвал его Низговоров. — Завтра я собираю у себя консультативный совет, мы будем решать, что делать с бомжами и беспризорниками, как спасать город. Идя сюда, я был уверен, что правительство озаботится тем же. Эти люди, которых господин Асмолевский давно уже предложил извести как тараканов, ждут вашего, нашего решения. Их число растет, по уровню жизни с ними сравнялся почти весь город, и только остатки человеческого достоинства еще удерживают многих от того, чтобы выйти на помойки. Прикиньте, до каких пор они позволят вам проноситься мимо них на «мерседесах»? Кстати, Потап Степанович, вы уже наметили, кому достанутся новые машины? Наверное, раньше других Асмолевскому? Я могу представить картину, как Маргарита Разумовна подает на паперти. Я вижу ее, она в рамке. Но хотелось бы представить и другую: например, господина Асмолевского, утешающего бродяг в накопителе башни. Или, прости Господи, Нину Мордуховну, омывающую им ноги, как поступали когда-то истинные христиане.

После дерзкой речи какое-то время царила предгрозовая тишина.

— Это девятнадцатый век, давно все пропахло нафталином, — прошелестела губами Нина Мордуховна.

— Спасибо, что не отсылаете во времена инквизиции, — резко парировал Низговоров.

— Откуда взялись эти бомжи? И что это, скажите, за профессия такая — бомж? — гневно вопросил губернатор, багровея с затылка.

— Ну, Потап Степанович, — ласково урезонивала его Маргарита Разумовна, — нищие всегда были! Просто раньше они назывались по-другому.

— Они что, в самом деле не моются? И это… вот, что он только что сказал?

— Все делают, Потап Степанович. И не моются.

— Да к ним на километр не подойдешь, так они воняют! — выкрикнула с девической непосредственностью Постила.

— Ну уж, — не согласился миролюбивый Аршак Манвелович. — Разве немного сырком припахивают…

— Не понимаю, как можно дойти до такого скотского состояния, — пробормотал Щупатый.

— Но ведь замерзнуть можно, если обмочился на улице? — недоумевал губернатор.

— Потап Степанович, ну какой же вы, право… Все бывает.

Губернатор распрямился и медленно обвел взглядом собравшихся за столом. Кровь бросилась ему в лицо и достигла макушки, глаз горел голубым пламенем.

— Вы мой кабинет, — с трудом вымолвил он отяжелевшим языком. — Я требую, чтобы вы немедленно в двух словах, самое большее — одной короткой фразой, обозначили главную задачу, стоящую в этих условиях перед властью. Нашу стратегию. Кто как ее понимает. В двух словах и не более! И никаких перепалок! Приступайте.

— Формирование элиты, — сказал Асмолевский.

— Согласен, — тотчас поддержал Щупатый.

— Я бы внесла коррективу, — рассудительно начала Биргер, но, поймав пристальный взгляд Потапа Степановича, закончила скороговоркой: — Не столько формирование, сколько смена правящей элиты. Ее омоложение. Все. Извините.

— Вы? — Губернатор, пропустив оторопелые лица других участников заседания, остановился на Низговорове.

— Равенство, — сказал Низговоров.

— В нищете? — язвительно уточнила с конца стола Постила.

— В красоте!

Потап Степанович кивнул. Похоже, он ожидал чего-то близкого к этому.

— А теперь я вам скажу, как я нашу задачу понимаю. Диктатура сердца! Вот как.

— Это уже было. Это снова девятнадцатый век! — едва слышно прошептала Биргер. Она чувствовала, как опасно в такую минуту возражать, но ничего не могла с собой поделать. Маргарита Разумовна, которой формулировка губернатора, судя по выступившему на ее щеках горделивому румянцу, пришлась по душе, поглядела на возмутительницу укоризненно.

К счастью для Нины Мордуховны, до губернатора ее слова не долетели.

— Пока вы тут перемывали косточки моему советнику, я набросал план первоочередных дел, — сказал Потап Степанович, понемногу остывая. — Это бы ваше дело, планы работы составлять, но вам Низговоров покоя не дает. Только о нем и думаете. Ладно. Тогда слушайте. Вот, прочтите-ка вслух. — Губернатор протянул исписанный лист своему секретарю.

Асмолевский живо вскочил, чтобы принять бумагу.

— Я думаю, вам удобней читать отсюда, с этого места вас лучше услышат, — сказал ему Низговоров, освобождая свой стул.