Сергей Яковлев - Советник на зиму

— А ваша соседка… Та актриса, что живет внизу… Маранта?

— Как? Разве не вы распорядились передать ей весь дом?

Он и тогда не задумался, не попытался разгадать посланное судьбой предупреждение. Трусливо отвлек Алису другим (впрочем, тоже весьма важным для него) вопросом: а что братец, переехал с ними на новую квартиру или как?..

Затаив дыхание, ждал ответа. Ведь если не переехал — конец сомнениям: значит, Маранта с ним.

— Алексей Максимович? — переспросила Алиса, с подчеркнутым уважением произнеся полные имя-отчество. — Да ведь у него теперь свое дело. Центр досуга на площади, не видели? «Абнава» называется. Там и живет.

На следующее утро к Низговорову пришла целая делегация: Козлов, Постила и Щупатый. Марат Сафарбеевич спросил, почему Низговоров хочет отстранить завхоза Некрасова, замечательного организатора, от подготовки празднования юбилея. Щупатый сказал, что без Павлыча все они — как без рук, и если Низговоров сам ничем не способен им, устроителям, помочь, то не надо хотя бы мешать. Смущенный их натиском Низговоров стал оправдываться, что речь шла только о доверенности на получение денег, выписанной на имя Павлыча, и что он всего лишь попросил у прокурора-казначея дополнительных разъяснений…

Постила, до той поры молчавшая, заявила, что это какой-то бред, что доверенность на получение благотворительной суммы — вот она, адресована генеральному спонсору праздника, фирме «Абнава», но выписана не на Некрасова, а на министра торговли Никиту Зурьевича Щупатого, официально уполномоченного распоряжаться бюджетом юбилейных торжеств.

Она держалась холодно и отчужденно, совсем не как в прошлую встречу. На Низговорова не глядела, отгородилась от него глухой стеной. Только однажды ему показалось, что ее ускользающие глаза коротнули презрительным: «Дурак, сам все испортил!» — но это, скорей всего, была искорка его воображения. А когда он попробовал возразить, что своими глазами видел в той бумаге имя Павлыча, Постила бросила ему в лицо:

— Вы лжете!

И отвернулась, прикрыв глаза ладошкой.

И Щупатый, еще недавно боявшийся пистолета в трусах Постилы, ласково взгромоздил свою лапу на плечико ее форменной тужурки и сказал Низговорову с укоризной:

— Земляк, тебя зрение подводит, очки надо носить!

А Марат Сафарбеевич веско добавил:

— Я бы мог и сам подписать эту бумагу, но вы ведь хотите быть везде первым, и к тому же раньше визировали какие-то денежные документы!

Припертый к стене Низговоров подписал доверенность, а затем все-таки спросил, откуда же возникла проблема с Павлычем, если он нигде не фигурировал, и чем так уж отличился этот… (Низговоров хотел назвать Павлыча подобающим словом, но удержался) организатор, что за него встали горой столь серьезные и ответственные люди? Козлов наставительно сказал, что дело не в поводе, из-за которого разгорелся конфликт, дело в служебной этике, в отсутствии у Низговорова элементарного доверия к сослуживцам, а Щупатый, поломавшись для пущей важности, как бы нехотя сообщил, что Тимофей Павлович придумал и взялся осуществить грандиозную феерию: полет юбиляра на дирижабле.

Празднование юбилея, приходившегося на середину марта, решили приурочить к ближайшему воскресенью, совместить с проводами масленицы.

Накануне вечером Наташа пахла по-особенному. Наигравшись с Низговоровым в постели, она где-то ближе к полуночи с таинственным видом взяла его за руку и повела по коридорам и лестницам к себе, в кабинет медпомощи, распахнула дверь — ему в нос ударила густая волна чудесных ароматов. Маленькая комната была буквально завалена цветами: розами, фиалками, гиацинтами, нарциссами. Они лежали на столе, на подоконнике, на кушетке для осмотра больных, ковром усеивали пол… Наташа сказала, что получала букеты весь день. Что в башне накануне больших праздников принято дарить девушкам и женщинам цветы и духи, и только он, Низговоров, варвар и недотепа, не догадался купить ей хотя бы крошечный букетик, но все равно она любит его больше всех на свете, — и в доказательство своих слов заставила его, порядком израсходованного, возлечь с ней тут же прямо на цветах… И как раз часы пробили полночь.

Начинался долгожданный праздник, впоследствии не совсем правильно нареченный в народе Днем Дирижабля.

Утром, несмотря на выходной, у подъезда в урочный час стояла машина, чтобы везти Низговорова в администрацию на официальную церемонию чествования Потапа Степановича. Однако времени до начала церемонии оставалось много, погода была прекрасная, теплая, мягко светило сквозь легчайшую пелену перистых облаков солнышко, и Низговорову захотелось прогуляться. Он шел впереди, Миша на серебристом «мерседесе» следовал за ним. Пересекли пустынную площадь (Низговоров слышал, что с открытием «Абнавы» рынок перенесли куда-то на окраину города, и теперь вдоль театра прохаживалась пара блюстителей порядка с дубинами, гоняя редких непослушных торговок), свернули на проспект. Низговоров впервые за много месяцев оказался на улице; у него было чувство, будто он только что вышел из тюрьмы или больницы: пьянил воздух, слепило глаза, даже ноги с непривычки подкашивались… Он неуверенно ступал краем проезжей части, отделенной от тротуара и домишек высоким бруствером лежалого снега. Под ногами похрустывали истонченные наледи, бежали ручейки талой воды. Порывистый ветер шевелил волосы на голове, задирал полу длинного двубортного пальто из дорогого английского сукна… Это была редкая, исключительная для советника Низговорова минута безотчетной радости. Он почувствовал себя ребенком. В такой же мартовский день он стоял рядом со старшей сестрой Шурой на берегу вспученной половодьем речки и смотрел, как мать, едва удерживаясь в тяжелых валенках с галошами на скользких деревянных мостках, полоскала пододеяльники и простыни, вздувавшиеся на темной воде огромными белыми пузырями… Между тем пятилетним малышом в резиновых сапожках, закутанным в старый материнский платок поверх обносков с плеча сестры, и сегодняшним Низговоровым пролегла пропасть; но такой же ветер обвевает его лицо, тот же сахарный хруст ноздреватого снега слышен под ногами, и так же он бессмысленно счастлив. Из чего складывается счастье? Так ли уж оно бессмысленно? Низговоров отчетливо помнил, что в ту давнюю минуту возле реки он был совсем не безмятежен, напротив — полон тревог: боялся за мать, которая вот-вот могла оступиться и угодить в ледяную воду, за белье, вырываемое из ее озябших рук стремниной, пугался сумасшедших порывов ветра… Почему же в памяти осталось ощущение блаженства?

Он заметил, как много на улице мусора. На кучах подтаявшего снега обнажились груды рухляди. Тряпки, бутылки, обломки старой мебели, изношенная обувь перемешались с падалью. Издали приметил на обочине большую серую тряпку, а приблизившись — отшатнулся: это лежала, оскалив пасть, выцветшая от солнца и воды дохлая собака. На ледяном гребне ветер трепал останки растерзанной вороны. Задавленная кошка, успевшая иссохнуть под весенними лучами, глядела на Низговорова мертвым глазом, и этот глаз почему-то светился зеленым металлическим блеском.