Игорь Григорьян - Иллюзия

Водная гладь впитывала, или наоборот, отбивала, свет уходящего солнца и сама вода от этого казалось кровавой, закатной. Словно пропитанной кровью тысяч воинов, пытавшихся пройти сквозь него. А может быть кровь была только в моей голове.

Дракон аккуратно сложил посудины с краской на берег и приблизился к зыбкой блестящей поверхности. Он опустил голову впритык к воде и звучно и долго втягивал в себя дымку с поверхности озера. Вечерний, вязкий воздух стягивался к его пасти вместе с оранжево-красным отблеском вечерней зари, и пропадал где-то в недрах его уже немаленького, но все еще увеличивающегося тела. Вода постепенно обнажалась и становилась черной, матовой, незнакомой. Спустя какое-то время багровые тона полностью исчезли, и только Солнце, как огромный фонарь, висело над нашими головами, но свет его более не озарял этот участок земли. Дракон поднял голову и еще раз вдохнул, на этот раз коротко и мощно. Солнце, покачнулось на небосводе, и словно бильярдный шар, направленный умелой рукой в лунку, скрылось в огромной, улыбающейся пасти нашего ненасытного союзника.

— Когда Время прекращает движение, привычный нам, видимый человеческому глазу Свет уходит отсюда. Или просто прячется, — Агафья Тихоновна смотрела на дракона, чешуя которого просвечивалась изнутри и хоть немного, но освещала пологий берег, — а вот достаточно ли у нас сил противостоять тьме в стоячем времени, покажет как ни странно, само Время. Пока мы в этих телах, мы обязаны с ним считаться.

С этими словами она раскрыла зонт, который тут же вспыхнул глубинной синевой вечернего неба и десятком огненно-красных маленьких солнц-горошин.

— Здесь нам пригодится индивидуальное освещение, — акула явно знала что делала.

Я, словно завороженный в сотый раз за день, с отвисшей челюстью, смотрел на купол зонта. Он увеличивался пока не заслонил собой весь небосвод и вместо одной яркой, но далекой звезды, которая уже была в чреве нашего немногословного спутника, над головами у нас засияло множество пламенных, красных светил.

Свет, словно выпрыгнул из-за угла и засиял инфракрасным спектром, неся с собой тепло. Одновременно с теплом пришло полное непонимание природы происходящего.

— Где мы? — это единственное что я смог выдавить из себя.

— Везде, — Агафья Тихоновна тихонько наклонилась ко мне и объяснила, — Природа этого мира такова, что Солнце, как и любое физическое тело, одновременно находится в каждой точке Пространства, поэтому мы и видим добрую сотню солнц на небосводе. Но оно одно. Просто везде и сразу. Как и мы. Времени, таковому, к которому мы привыкли, здесь не существует, — акула шептала мне на ухо, — ведь подумайте, по сути, что такое Время? Это такое измерение в Пространстве, благодаря которому все происходит не сразу. Просто набор фотокарточек, каждая из которых показывает свое мгновение. Вот поэтому так много солнц, ведь здесь — все фотокарточки сразу и прямо сейчас, наложенные друг на друга. А мы с вами просто немного изменили настройки и получили возможность видеть несколько фотокарточек сразу. Мы — наблюдатели.

Агафья Тихоновна медленно встала, подплыла к темному озеру, продолжая говорить:

— По сути — Время и есть альбом с фотокарточками, который существует сразу и целиком. Но ваши органы восприятия, включая мозг, не в состоянии показать вам все сущее одновременно. И вам приходится листать снимок за снимком. Этот процесс и называется человеческой жизнью.

— А можно сразу заглянуть в конец альбома?

— Да, если предположить что у него есть конец.

— Я имел в виду, в конец моего личного альбома, ведь когда-то же меня не станет.

— Не станет, — как эхо повторила Агафья Тихоновна, — конечно, не станет, — а кого это — вас?

— Меня, человека.

— Человека? — она рассмеялась, — вы — человек? Человек, это ваш биологический вид и точка. Ваш — притяжательное местоимение. Ваш — это значит, вид, который принадлежит вам. Или к которому принадлежите вы. Это суть одно и тоже. Но это не вы.

— Эээээээ, — я не знал что сказать, — но кто тогда я?

— А вот это нам и предстоит выяснить, — Агафья Тихоновна подмигнула мне черным пуговичным глазом, — кто вы такой.

Акулий глаз вновь обрел человеческую глубину и я увидел в нем свое отражение. Желтый вертикальный зрачок смотрел на меня из зеркала, созданного самой Природой. Я часто заморгал, прогоняя наваждение, а акула весело засмеялась. Она знала что я увидел. Точно знала. Но ничего не сказала. И видимо, не собиралась говорить.

— Кто я? — повторив вопрос я еще раз взглянул в глаза моей спутнице, — кто же я?

Озеро отражало тепло доброй сотни новых солнц, его поверхность потеряла матовость и прямо в воде, то здесь, то там просматривались очертания двух тел — акулы и человека. Два совершенно разных биологических вида мирно шли, беседуя на ходу.

— Значит, нам туда? — зачарованный, как я думал, видением, я кивнул в сторону темной, но прозрачной воды.

— Или туда, — акула повернулась к зданию столовой, показав на нее глазами.

— Но мы там уже были.

— Ничто и никогда не помешает вам туда вернуться. Прошлое и будущее существуют постоянно. Как и настоящее. Любой фотоснимок доступен в любое время. Он сам по себе является целым миром, вечным и неизменным.

— Значит ничего нельзя изменить?

— Зачем что-то менять? Разве в этом есть хоть какая-то необходимость? — Агафья Тихоновна удивленно посмотрела мне в глаза, — снимков-то бесконечное множество, понимаете, бесконечное… Не сто, не тысяча, не миллион и не миллиард. И даже не миллиард триллионов. Бесконечное количество — это огромное число без самого числа. Это как количество мгновений в одной секунде. Или в одном столетии. И там, и там — неисчислимая бездна различных между собой моментов. Как в секунде, так и в столетии, — повторила она хитро и улыбнулась, — можно даже сказать что и в секунде и в столетии одинаковое количество мгновений. Так что они мало чем отличаются.

— Секунда и столетие?

— Ага. И тысячелетие тоже.

— Но так не может быть!

— Может. Бесконечность делает это возможным.

— Но ведь можно что-то исправить или изменить, вернувшись всего лишь на один миг назад, — я не хотел понять очевидного и настаивал на своем, — и будущее ведь изменится!

— Вы думаете, у вас есть свобода выбора? — Агафья Тихоновна задумчиво разглядывала ничем не примечательный камешек, с одной стороны смоченный прохладной водой, а с другой — прогретый солнечным теплом, — думаете, вы в состоянии что-то изменить?

— Конечно. Если есть возможность вернуться во времени, можно изменить многое.

— В отдельно взятой, вашей жизни, наверное, да, — она усмехнулась, — но для Времени ничего не изменится. Снимков-то бесконечность. И всё что было, есть или будет, или даже просто может быть — уже где-то и когда-то существует. Вы просто прыгнете в другое, уже существующее мгновение и проживете его. Но то, что вы хотели изменить и, допустим, изменили, от этого не перестанет существовать. Оно лишь перестанет существовать в вашем восприятии. Даже не в вашей жизни, а только в вашем восприятии и в вашей же памяти, которая ни много ни мало — лишь зеркало вашего восприятия. Даже не зеркало жизни, а всего лишь вашего восприятия этой самой Жизни.