Валерий Поволяев - Три дочери

Фамилия старшего сержанта Красных в этом списке была восьмой. В общем, выступал Паша по радио, когда его уже не было в живых: голос его был зафиксирован на специальном звукозаписывающем устройстве.

Пожалуй, это была первая весна, когда деревья на Сретенке распустились так рано, пышно и безмятежно, тополиного пуха навалило столько, что тротуары казались заснеженными – были белым-белы, а мальчишки поджигали невесомый пух спичками.

Горел он не хуже пороха. С таким же треском и высоким пламенем, достававшим до окон первых этажей. В прошлые года такого не наблюдалось.

Василий Егоров шел по Москве пешком – решил пройтись до дома. Можно было бы проехаться на трамвае со свистом, с ветерком, на хорошей скорости, можно было бы сесть на автобус, но Василию захотелось прогуляться…

Голова после ночной смены была мутной, в ушах что-то тихо позвякивало, но усталость не ощущалась. Воздух был чистым, свежим, огромный город, полный различных выбросов, вони, бензиновых испарений, бытовых запахов не испортил чистоты утра, не смог просто, листва распустившихся деревьев перерабатывала отходы жизни, насыщала воздух кислородом.

Хорошо было.

Василий свернул в неглубокий каменный проулок, вспугнул целую стаю воробьев, с азартом расклевывавшую большую лошадиную кучу, улыбнулся звуку, заполнившему пространство – треск крыльев был многослойным, рассыпающимся на лету, словно каша, стук каблуков Василия – усиленный, громкий, словно по проулку шагал великан.

А что, Егоров и был великаном.

Неожиданно он услышал глухой, будто бы стиснутый чем-то крик:

– Помогите!

Откуда кричали, непонятно, проулок был пуст, Василий остановился, обеспокоенно закрутил головой и вновь услышал сдавленное, наполненное страхом:

– Помогите!

Кричали из двора ближайшего дома, из глубины его, где росли высокие, обсыпанные снежным пухом тополя. Похоже, раздевали какую-то женщину, а чтобы крик не был слышен, ей зажимали ладонью рот. Василий кинулся на крик.

По дороге ухватил рукой кирпич – если урка вытащит ножик, кирпич против финки будет в самый раз, – влетел во двор.

Во дворе никого не было, ни одного человека. Тополиный пух, обычно плотным слоем сбивавшийся в углах, в этом дворе был спален, но след этого пала остался – горел небольшой сарайчик, в стенку которого было врезано квадратное окошко. Стекло в окошке было двойное, без рамы-оплетки, за стеклом металось бледное, плоское пятно – Василий не сразу различил в нем лицо женщины, – а с другой стороны, не нечистая же сила находилась в этом сарайчике. Вот лицо притиснулось к стеклу:

– Помогите!

Полыхали две стенки сарая – лицевая и боковая. Василий схватился рукой за скобу, прикрученную к двери, рванул на себя и тут же отскочил на несколько шагов назад – скоба уже раскалилась так, что могла обварить пальцы.

– Тьфу! – Василий стянул с себя пиджак, намотал на руку и рванул скобу снова. Успеха не достиг – скоба вылетела из двери вместе с гвоздями.

Лишь огонь, словно бы назло, начал полыхать сильнее.

Недолго думая, Василий отступил от сарайчика на несколько шагов и сделал резкий бросок вперед. Всадился плечом в дверь. Дверь оказалась крепкой, сработал ее человек, знающий, как надо делать двери.

За первой атакой Василий совершил второю, ударился плечом в край двери около самого косяка, отбил себе руку и вместе с разваленными досками влетел в задымленный темный сарай. Он стремительно поднялся с пола, но не успел ни в чем разобраться – на нем повисла молодая плачущая женщина. Василий подхватил ее за талию и спиной вывалился из сарая. Вместе о женщиной.

Имелась тогда в Москве такая мода – в хорошую погоду, в пору теплых ночей, ночевать в подсобных помещениях, в сараях и кладовках, в чуланах – в квартирах с одной стороны, было душно, с другой – мало места. Семьи живущих в коммунальных квартирах людей, несмотря на войну, увеличивались, в некоторые квартиры еще в сорок первом году подселили жильцов из разбомбленных домов, – в общем, любящий простор и свежий воздух народ перемещался на лето из квартир в сараи, как и пышноволосая, кареглазая Людмила Быченкова, спасителем которой оказался Василий Егоров.

Теперь надо было спасать этот крохотный сарайчик – всякие подсобки, дополнительные помещения в Москве той поры считались большой ценностью, в них и старые вещи хранили, и запасы картошки с капустой, и мебель, без подсобных помещений не обходилась ни одна семья, так и Людмила, она тоже не обходилась без своего крохотного сарая.

Выведя женщину во двор, на воздух, Егоров усадил ее на скамейку.

– Посиди немного, отдышись, – сказал, а сам вновь кинулся к сараю.

Про себя удивился – ну хотя бы один человек выскочил из дома на зов о помощи, выволок ведро с водой, – нет, странный дом этот словно бы вымер, ни одна занавеска не шевельнулась на окнах. Василий огляделся, увидел алюминиевый детский совок с наполовину обломанной ручкой, поспешно подхватил его.

Но одним совком-инвалидом не обойдешься, нужно еще что-то, чем сподручно будет цеплять песок, приплющенной кучей лежавший недалеко от сарая. В углу двора Василий увидел старый лист железа, уже ржавый – видать, сорванный с крыши во время бомбежек и притащенный пацанвой сюда, подхватил и лист, но нагружать его песком не стал, а взялся за края – лист сложился, будто картонный, – и со всего маху ударил им по боку сарая.

Огонь в ответ зашипел по-гусиному, – сильный точный удар умерил его аппетит, – Егоров нанес еще несколько ударов и в конце концов сбил пламя. Подскочил к женщине, продолжавшей в немом потрясении сидеть на скамейке. Просипел, вытирая тыльной стороной руки лоб:

– Сейчас бы воды ведра три-четыре и считай все – огонь сдохнет совсем.

– А? – женщина очнулась, глянула на Егорова испуганно.

– Да ведра три воды, говорю, надо, чтоб сарай не задымился вновь, – Василий вновь отер рукою лицо, оставил не щеках темные следы.

– Вода, вода… – беспомощно проговорила женщина, она находилась в состоянии, за которым обычно начинается беспамятство.

Василию сделалось ее жаль.

– Вы это самое… – пробормотал он, остановился, не зная, что сказать дальше, махнул рукой успокаивающе, – вы не тужите. Сарай, считайте, уцелел. Его немного подправить, прибить пару свежих досок – и сараюшка ваша будет как новая.

– Спасибо, – выдавила из себя женщина. Похоже, она начала понемногу приходить в себя.

– Единственное что – в нем некоторое время будет пахнуть пожаром, – Василий с шумом втянул в себя воздух, – а потом пройдет. У вас есть, кому отремонтировать сарай?

Женщина отрицательно покачала головой. Василий оценивающе скосил на нее глаза и назвал про себя «погорелицей». Погорелица была симпатичная.