Кит Стюарт - Дни чудес

– Извините, – сказал я. – Я заплачу, конечно…

– Ш-ш-ш, – произнес он, поднимая взгляд с искренним выражением сочувствия на лице. – Все нормально. Нет проблем. Не за что платить.

Я наклонился из желания помочь ему, и в этот момент часть начинки пиццы соскользнула ему на голову.

Могло бы быть и хуже, думал я несколько минут спустя, осторожно закрывая за собой дверь и быстрыми шагами выходя в еще теплый вечер. Она могла убить меня или официанта, или в стену въехал бы грузовик и прикончил бы нас всех.

По пути домой загудел мой телефон. Я подумал, что это прощальные извинения от Карен, но сообщение было от Ханны.

Как дела? Тебя надо спасать? Помни, никаких театральных анекдотов!

Ни в коем случае, подумал я.

Конечно же, мне было жаль Карен. Я понимал ее чувства. Но больше всего я испытывал облегчение. Теперь я мог сказать Ханне, что сама идея со знакомством была ошибкой.

Я принялся сочинять рассказ об этом вечере, который подчеркнул бы пагубность их задумки, не сделав Карен предметом насмешки. Теперь я размышлял о происшедшем с драматической точки зрения. Я уже ставил пьесу.

– Итак, похоже, папина избранница покинула ресторан в слезах через десять минут с начала встречи. Ага, все идет точно по плану.

Я сижу с Маргарет в маленьком кафе «Пышки», рассказывая о впечатляющем романтическом успехе папы. В это кафе я прихожу только с ней, потому что это совершенно традиционное место: фарфоровые чашки и блюдца, трехъярусные пирожницы, кружевные салфетки, молоденькие официантки, одетые как французские горничные, – всякое такое. Мы встречаемся здесь каждую неделю – не могу вспомнить, как и почему это началось. Думаю, она всегда обращалась со мной как со взрослой, а мне всегда хотелось знать, сколько правды в ее театральных анекдотах шестидесятых и семидесятых годов. Но из Маргарет трудно вытянуть что-то, помимо обычного репертуара поразительных историй, так что мы обычно переходим на болтовню о нашей театральной труппе, о нашем городке, школе, мальчиках и неотвратимости смерти. Мне кажется, я нравлюсь ей, потому что у нас одинаково фаталистические взгляды. Удивительно, но, разговаривая о жизни и ее неизбежном завершении, мы делаем это как равные, не стараясь успокоить друг друга. Ни один другой человек в моей жизни не делает этого – им кажется, что они обязаны оберегать меня от любого упоминания о смерти. Или, точнее, оберегать себя.

– Не могу себе представить, что натворил твой бедный отец, – говорит Маргарет, намазывая булочку толстым слоем джема; мы всегда пьем здесь корнский чай [6] Чай, к которому принято подавать булочки, сливки и джем. . – Он такой обаятельный.

– Господи, надеюсь, он не стал произносить какой-нибудь монолог или типа того. Это в его духе.

– Что он об этом рассказал?

– Не много. Замысловатую историю о том, как уронил пиццу официанту на голову, а потом сменил тему разговора.

– На этом твой эксперимент закончится?

– Шутишь? Я так легко не сдаюсь.

Мы умолкаем, запихивая себе в рот булочки.

– Я познакомилась со своим мужем на танцах, организованных его церковной группой. Я пришла туда без приглашения, надеясь на выпивку, а вместо этого нашла его. Мне пришлось самой заняться охотой. Мужчины как крупный рогатый скот – в основном глупые, но полезные. И у них бывают красивые глаза.

– Почему ты никогда о нем не рассказываешь?

– Нечего особо рассказывать, милая. Еще одно долгое замужество со своими взлетами и падениями. Ничего захватывающего. Он был простым человеком, довольным тем, что обычно остается в тени. Он не возражал, когда я на несколько недель уезжала на гастроли. Занимался домом и садом, готовил для меня. Он него пахло сигарами и одеколоном «Бэй ром». Другие подробности тускнеют, дорогая моя. Все тускнеет. – Она опускает взгляд в тарелку, потом смотрит в окно. Ее глаза, выглядывающие из-под морщинистых век, сверкают, как драгоценные камни. – Я ужасно старая, в этом все дело. Интересно, сколько я еще смогу быть полезной в театре? Боюсь, я начинаю ошибаться.

Действительно, Салли начала подбирать для Маргарет короткие роли с небольшим объемом текста. Актеры внимательно следят за ней. Прошлым летом она сильно ушиблась на репетиции «Как важно быть серьезным» Оскара Уайльда, напугав некоторых из нас. Она увидела это в их глазах – страх предсмертной слабости. Я знала это, потому что сама замечала такое.

– Если до этого дойдет, мы посадим тебя в кресло на колесиках и будем катать по сцене, – говорю я.

Она громко фыркает:

– Я смогу превосходно сыграть умирающего патриарха. У меня для этого подходящая осанка. Вот как я хотела бы умереть: произнести на сцене монолог Просперо [7] Персонаж трагедии Шекспира «Буря», герцог Миланский. , а потом просто исчезнуть.

– Это было бы так похоже на тебя, Маргарет.

– Да, милая. Но сомневаюсь, что пьеса закончится именно так.

– Дай подумать, чем я могу помочь. Знаешь, мой папа – управляющий театром.

– Буду иметь в виду… – Она на миг умолкает. – Но меня могут не пустить обратно.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Хочу кое в чем признаться. В день спектакля в театре было так холодно, помнишь? Ну, я пошла в котельную, отопление явно не работало. Так что я принялась крутить все шкалы и нажимать кнопки. Так я обычно включаю свой телик. Позже я проходила мимо и услышала раздающийся из котельной ужасный грохот и шум. Я очень испугалась и не стала туда заходить. Я подумала, там что-то могло взорваться. О дорогая, мне следовало рассказать твоему отцу.

– Маргарет, не думаю, что, повернув несколько шкал, ты устроила потоп.

Боже правый! – думаю я про себя. Повернув несколько шкал, Маргарет устроила потоп.

– Во всяком случае, – продолжает она, – странно, что, выйдя оттуда, я услышала, как за моей спиной открылась и закрылась дверь котельной. Я подумала, уж не было ли там кого-то еще, и… – На столе гудит мой телефон и, похоже, прерывает ход мыслей Маргарет. – О-о, это просто глупости, не беспокойся. Смотри свою почту, я знаю, как важно для вас, молодых, поддерживать контакты.

– Но, Маргарет…

– Ничего страшного, честно. Наверное, мне показалось. – Она с трудом поднимается со стула; я хочу помочь ей, но она отмахивается от меня. – Нет-нет, я сама. Пойду в туалет.

Она уходит шаркающей походкой, и я в смущении смотрю ей вслед, пытаясь угадать, что она собиралась мне сказать. Может, она жалеет о своем признании, может, сейчас сочиняет нечто вроде причудливого алиби с участием телезвезды шестидесятых. Потом телефон гудит опять. Пришли две эсэмэски от Дейзи.

Где ты? Есть новости.

В пятницу инди-вечеринка у Дьюка. Давай сходим. Будет классно. Дейзи.