Кит Стюарт - Дни чудес

– На хрен это назначение! Не пойду. Всю жизнь я выполняла все, что мне говорили в этой проклятой больнице, так что беру выходной. Пошли они на хрен!

– Ханна, я не хочу, чтобы ты заболела из-за меня.

Я смотрю на него, на этого глупого мальчишку, свернувшегося в кровати калачиком, словно дитя. Месяц назад мы едва знали друг друга, а теперь здесь, обмениваемся своими страхами.

– Кэллум, я и так больна. И всегда буду больна.

– Наверное, ты считаешь меня довольно жалким.

– Нет! Я считаю тебя крутым. Не в данный момент, конечно, потому что… Боже, ты видел, какое тебе дали одеяло?!

Он смотрит на одеяло, и на его губах мелькает чуть заметная улыбка.

– Оно мое. Я привез его с собой.

– По-моему, наши отношения пора заканчивать.

– Это было довольно мило. А теперь я остаюсь со своими пони.

– Может, и нет. – Я бросила взгляд в сторону гостиной. – Найдется место в конюшне для еще одного пони? Всего на несколько минут?

Он не отвечает, но я все же прокрадываюсь в комнату, забираюсь на кровать, потом под одеяло и устраиваюсь у него за спиной. Мы даже не касаемся друг друга. Я лишь обнимаю его одной рукой, и он берет ее в свои ладони. Я слышу его дыхание и чувствую, как колышется матрас. Ох, блин, я в постели с парнем – у Дженны крышу снесет! Это так странно. Куда я должна положить другую руку?

Чувствую, как бьется его сердце.

Ритм быстрый, но ровный. В самом деле ровный.

Я пододвигаюсь ближе и прижимаюсь к его спине. Слышу биение музыки снизу.

– Кэллум, ты спишь?

Он не отвечает, тяжело дыша. Мне надо обидеться? Испытать чувство облегчения? Я думаю о проведенном вместе дне, о моментах восторга, когда мы обследовали экспозицию, находили потрясающие новые комиксы, стояли в очереди, чтобы встретиться с живыми редакторами «DC»! До меня доходит, что это один из лучших дней в моей жизни – вдали от дома, вдали от папы. А сейчас мне совсем не хочется возвращаться. У меня ощущение, что я освободилась, что, может быть, меня ожидает какое-то другое будущее. Может быть, мне удастся спастись. Но в промежутках между песнями, несущимися из CD-плеера Зои, мы погружаемся в тишину, и я слышу собственное сердце, работающее с перебоями, как будто бы спотыкающееся. Оно напоминает мне обо всем. Нашептывает то, что я пыталась от себя скрыть. Мои дела ухудшаются. Я постоянно чувствую себя измотанной. На меня наваливается свинцовая тяжесть. Это длится часами. Днями. Месяцами. Всегда. Я понимаю, что это значит. Это значит, что мне нельзя строить планы в отношении этого парня или какого-то другого. Эти планы ни к чему не приведут.

– Ты спишь? – вновь спрашиваю я.

Ответа нет.

– Кэллум?

Ответа нет.

– Кэллум, кажется, я умираю.

Ответа нет.

Я очень спокойно уходил прочь, мимо шведского стола и бара, где несколько гостей тайком заказывали выпивку, несмотря на драму, разворачивающуюся в фойе. Я слышал перешептывание, чувствовал встревоженные взгляды, но проигнорировал их и поднялся по ступеням в кабинет.

Столы, пол и книжные шкафы были завалены картонными коробками и странными предметами, доставленными за последние два дня. Признаюсь, я провел некоторое время на «eBay» и сайтах различных складов театрального реквизита, покупая и беря в аренду возможный реквизит для пьесы на день рождения Ханны. Это было самонадеянно с моей стороны, но я уступил творческому энтузиазму, и это немного отвлекло меня от организации похорон. Разумеется, даже заказывая этот реквизит, я понимал, что мне могут не понадобиться десять костюмов для взрослых фей, роскошный костюм волка, дым-машина, огромная гирлянда лампочек, несколько корон и трон. Но я лишь хотел показать Ханне, что всерьез отношусь к пьесе, что постановка будет грандиозной. И вот эти коробки возвышаются грудами по всей комнате, грозя упасть и сокрушить меня в самом комичном из несчастных случаев со смертельным исходом в истории.

О чем я только думал?

Я услышал шаги на лестнице. В дверь просунулась голова Теда.

– Том, я только хотел… О боже правый, для чего вся эта хрень?!

Он обвел взглядом кабинет, потом его взгляд остановился на мне, после чего опять недоверчиво осмотрел комнату.

– Я заказал кое-какой реквизит. Для пьесы на день рождения.

– О-о, Том…

– Знаю.

– Мы пытались объяснить тебе.

– Знаю.

– Ей скоро шестнадцать. Шестнадцатилетние не хотят писать сказочные пьесы с отцами. Они хотят встречаться с друзьями, есть пиццу, ходить на концерты… «Тейк зет». – (Я покачал головой.) – «Спайс герлз»? «Герлз элауд»? Так? Я не силен в поп-группах.

Я тяжело вздохнул, и он сел на стул рядом со мной, меря меня сочувствующим взглядом.

– Я напрасно рассердился? – спросил я.

Тед перевел взгляд на коробки со сверкающими сценическими аксессуарами:

– Правда, тяжело, когда они вырастают и хотят жить собственной жизнью? Тратишь годы, обеспечивая их существование, следишь за тем, что они едят, куда ходят, с кем встречаются… а потом вдруг в одночасье должен отойти в сторону. Достаточно тяжело пройти через это, когда можешь разделить это с кем-то, но в одиночку? Очень трудно, Том. Но ты сделал для Ханны все и даже больше того. Ты всегда будешь рядом с ней. Все, что я могу сказать, – когда они в этом возрасте, суть не в том, чтобы найти способ защитить их. Суть в том, чтобы найти правильный способ отпустить их. Извини, возможно, я взял эту строчку из одного из фильмов Анджелы.

– Не могу, – тихо произнес я. – Не могу.

– Том, послушай меня. Она собирается это сделать.

– Просто…

– Том?

– Да?

– Том, десять костюмов фей? Десять?

– Это было спецпредложение, – невольно улыбнулся я.

– Послушай, она, наверное, говорила тебе об одном курьезе. Больше всего подростка злит сознание своей неправоты. Они этого не переносят.

– Полагаю, я только себя должен винить за ее пристрастие к драме. Ты ведь знаешь, я не люблю цитировать Барда с берегов Эйвона [17] Имеется в виду У. Шекспир. , но его слова «весь мир – театр, а люди в нем – актеры» для Ханны не просто метафора, это буквально ее детство. О господи, я кое-что вспомнил! В понедельник вечером у нас большое совещание в муниципальном совете, сразу после посещения Ханной больницы.

– Действительно.

– Тед, можно поделиться с тобой секретом?

– Конечно.

– Я действительно встревожен. Встревожен тем, что мы можем потерять это здание. Это ведь не просто здание, да? Мы просиживали здесь, в этой комнате, год за годом, ангажируя кучу подчас совершенно ужасных спектаклей. Молодые гастролирующие труппы на пути к успеху, заканчивающие карьеру комики, множество номеров, которые никогда не увидят сцену, даже пусть там время от времени и появляется непонятый гений. У нас все это было. В самом деле, это больше похоже на дом – и они были нашими гостями. Я не стал бы менять ни одного мига. Тед, что, если… – Но я не договорил, взглянул на него, и глаза у меня затуманились.