Кит Стюарт - Дни чудес

– Иди сюда, – сказал он и обнял меня.

Я почти забыл о поминках. Спустившись вниз и увидев гостей, я содрогнулся до глубины души.

Всю субботу, проведенную в одиночестве, меня душил стресс, и я занимался самобичеванием, словно занимался постановкой спектакля для эдинбургского фестиваля «Фриндж». Сидя в гостиной, я писал Ханне эсэмэски, проверял, ответила ли она на мои послания, читал и анализировал ее записку, зная, что в ней, без сомнения, спрятан тайный смысл.

Папа, я уехала в Бристоль. Знаю, ты не хотел, чтобы я поехала, так что нам придется с этим разбираться. Зря ты накричал на Кэллума, он был на твоей стороне. Я тебе напишу. Пожалуйста, оставь меня в покое на пару дней. Не сомневайся: я не наделаю глупостей. Может быть, придется перенести посещение больницы. Не сходи с ума, это впервые за много лет. Из-за одного раза я не умру.

Ханна.

P. S. Не злись на меня. Готовься к великому дню в суде!

По сути дела, я уже приготовил наши аргументы в пользу сохранения театра. В течение недели мы с Тедом, в основном Тед, просмотрели бюджет совета и поняли, что наше здание оценивается относительно хорошо по сравнению с другими нагрузками на финансы. К тому же Салли переворошила кипы старых программок и обнаружила, что один состав актеров фильма «Гарри Поттер» однажды сыграл в «Уиллоу три» «Пигмалиона», так что мы заключили, что наше здание имеет исторический интерес. Это было немного, но хоть что-то.

В воскресенье я получил эсэмэску от Кэллума.

Том, возможно, вы не хотите со мной общаться, но я пытаюсь уговорить Ханну поехать завтра в больницу на прием.

Я начал набирать ответ, но не послал его.

К утру понедельника от Ханны по-прежнему не пришло ни словечка. Я пытался ей позвонить, но ее телефон был все время занят. Я чувствовал, что пребываю в каком-то оцепенении, что попал в быстрину и меня утягивает от всего привычного. Я ехал на автобусе в больницу, но не помнил, как сел в него. В руках у меня были записи для совещания в совете, но они все время падали на пол.

Прием в больнице был назначен на десять часов, но, приехав на десять минут раньше, я не застал там Ханну. Регистраторша отделения сказала, что не видела ее и отменила звонок Венкману. Я сел в приемной, не зная, сколько времени мне ждать и когда уходить. Я спрашивал себя: что делать, если, вернувшись домой, не застану Ханну? Или что делать, если она будет там? Час спустя медсестры продолжали входить и выходить, игнорируя меня или вежливо улыбаясь; никто мне ничего не сообщал. Прошла мамочка с малышом, который принялся играть с грязными кубиками, разбросанными по полу, но вскоре их вызвал незнакомый мне врач. Я уставился на свой телефон, ожидая появления сообщения, но ничего не было. Я немного походил и снова сел. В конце концов я встал, чтобы уйти. Я подумал о том, что скажу Ханне, как расскажу ей о своей тревоге, но когда я стал выходить из приемной, то наткнулся на стоящего в дверях парня, который загораживал дорогу, глядя на меня. У него было странное отсутствующее выражение лица.

– Мы уже здесь, – сказал парень. – Пойдемте.

Несколько секунд я тупо пялился, прежде чем понял, кто это.

– Кэллум! – наконец выговорил я. – Я жду здесь как какой-нибудь олух. Почему вы не сообщили мне, что уже приехали? Я мог бы…

– Мистер Роуз, мне так жаль… – произнес он, и я замолчал – замолчал потому, что он плакал. – Мне так жаль… Думаю, это очень серьезно.

– Кэллум, успокойся, – мягко сказал я. – Отведи меня к ней.

Я вышел вслед за ним из комнаты, и мы двинулись по длинному белому коридору. Свет был таким ярким. Мимо прошел грузчик, толкая тележку, нагруженную постельным бельем. Я стал постепенно приходить в себя.

– Где она? – спросил я.

Остановившись, он взглянул на меня:

– Внизу. Простите меня. Я понятия не имел, я…

– Пойдем! – Я зашагал впереди него, ускоряя шаг.

– Она здесь, – сказал Кэллум.

Я распахнул дверь в кабинет Венкмана.

– Папа…

Ханна.

Она сидела в пластмассовом кресле у письменного стола, страшно бледная. Смертельно бледная. На ней была незнакомая мне черная толстовка большого размера с капюшоном. Наверное, Кэллума. Концы рукавов зажаты в кулачках. Она не осмеливалась смотреть на меня, все ее существо было пронизано чувством вины. Почему-то в тот момент замешательства и надвигающегося ужаса я понимал, что дело не в нашей ссоре и не в ее побеге. Она чувствовала вину за то, что ждало впереди.

Я слышал, как у меня в ушах стучит пульс.

– Мистер Роуз… – начал Венкман и, поднявшись, похлопал меня по плечу; я попытался сконцентрироваться на нем. – Вам лучше сесть.

Я сел. В больнице страх делает вас покладистым. Кэллум, робко стоявший в углу кабинета, выскользнул за дверь, неслышно прикрыв ее за собой. Я стал думать о том, какая драма будет сейчас разворачиваться в этой комнатушке. Какое жестокое действо предстоит?

– Итак, у Ханны большие проблемы с сердцем, – начал Венкман. – Произошло значительное ухудшение. Это случилось быстро, и поэтому, боюсь, ситуация может только усугубиться.

Я зачем-то обратил внимание на красное пятно на его рубашке, как раз слева от узкого синего галстука. Без сомнения, кетчуп после торопливого завтрака. Может быть, булочка с беконом из больничного кафе. Когда мы приходили сюда, я часто угощал Ханну такими булочками.

– Нам предстоит направить ее в один из крупнейших кардиоцентров Великобритании, вероятно в «Грейт-Ормонд-стрит», и я уверен, они поддержат меня в том, что должно произойти затем.

– Что же это? – спросил я.

– Ханну необходимо внести в список ожидания на пересадку сердца.

Я уставился на него, медленно кивая. Потом взглянул на Ханну, оценивая ее реакцию, но она, сгорбившись, смотрела себе под ноги. Девочка у кабинета директора.

– В качестве профилактической меры? – спросил я.

Он покачал головой:

– Ей нужна пересадка, Том.

– Когда… когда это произойдет?

– Не могу сказать. Ей необходимо пройти некоторые обследования, и она несколько дней пробудет в «Грейт-Ормонд-стрит». У них этим занимается целая команда: хирурги, медсестры со специализацией, психологи… Затем, конечно, нам придется ждать донорский орган. Это может занять несколько месяцев, а может… значительно дольше. Шансы на успех операции очень велики. Она очень быстро встанет на ноги, и вам опять не придется скучать. – По лицу врача промелькнула тень улыбки. – Ханна, – ласково сказал он, – у тебя есть вопросы?

Она ничего не ответила, даже не подняла глаз, только покачала головой. Я взял ее за руку: рука была холодной. Ханна выглядела моложе, казалась совсем крошечной, слишком маленькой, чтобы справиться с происходящим. Я пребывал в каком-то неясном состоянии, словно меня там не было. Никак не мог выстроить мысли в какой-то вразумительный ответ. Очевидно, Венкман решил, что в отсутствие отклика ему следует спокойно продолжать сообщать информацию.