Александр Викорук - Любовь олигархов

Но жизнь сложнее видимой нам стороны. Там, на другой, теневой стороне, в закулисье плетутся, может, главные стежки. Уже после выхода повести, когда еще я раздавал друзьям и знакомым экземпляры январского номера, Александр Евсеевич как-то при встрече сообщил о «подводной части айсберга».

Оказалось, на заседании редколлегии журнала, когда принималось окончательное решение о формировании первого номера, член редколлегии, тоже руководитель семинара прозы в Литинституте, заявил, что предлагаемая повесть не соответствует настроениям в обществе в преддверии очередного исторического съезда КПСС. Был в те времена такой вид «идеологического спорта». Когда можно было сделать какую-нибудь пакость под соусом «высоких идейных принципов». И повесть сняли с номера до лучших идеологических времен. Не знаю, была ли похожа на ангела, в душе — без сомнений — чистый ангел, машинистка редакции, которая перепечатывала отредактированную рукопись. По словам Рекемчука, она позвонила ему и выдала страшную редакционную тайну. Ну, а Рекемчук позвонил Борису Полевому и убедил вернуть повесть в номер.

Я не знаю другого руководителя семинара в Литинституте, который бы так много делал и делает для своих студентов. Уверен, что по части благодарности — чемпионы только прирученные дворняжки. И студентам Литинститута очень далеко до них по этой части. Но все равно: жизнь щедро одаривает тех, кто не скупясь отдает свои знания, опыт, время и силы своим ученикам. Учитель жив, пока живы его ученики.

Судьба не имеет пробелов, которые встречаются в литературных сюжетах. После заметной публикации наступила реальная «зона холода» — удел большинства никому не известных авторов. В это время я познакомился со Славой Фахрудиновым, тоже выпускником Литинститута. Талантливый поэт, приехавший из провинциального Кирова. После окончания института перебивался мелкими публикациями, заработками по редакциям, в литконсультациях. Жил по снимаемым углам, в основном в ближнем Подмосковье.

Он и предложил мне влиться в его компанию единомышленников, которые пишут челобитные по партийным инстанциям с разоблачением редакций, которые гнобят молодые литературные таланты. Идея глубоко идиотская в стране, где процветает секретарская и редакторская проза. Где, за малым исключением существования единичных литературно одаренных авторов, которых можно было пересчитать на пальцах двух рук, царило море посредственных писателей. Да и никогда не бывало много гениальных авторов. В такой обстановке искать правду с помощью жалоб бессмысленно.

Позднее, правда, я стал догадываться по ряду признаков, что Слава был хитрован тот еще. Он подбивал своих друзей на писание жалоб, а потом ходил по главным редакторам и стращал их тем, что у него есть «банда» жалобщиков, которых он натравит на данного главреда, если тот откажет ему в публикации.

Нет добра и нет зла без человека. И каждый человек каждодневно делает этот выбор: творить добро или зло.

Примерно в этот период собрал я рукопись для первой книги и отнес в редакцию издательства «Молодой гвардии». Когда женщина-редактор во время нашей единственной беседы узнала, что перед Литинститутом я закончил радиотехнический факультет МЭИ, то несколько раз с намеком повторила, что ее сын заканчивает школу и мечтает поступить в МЭИ. Она окропляла мои тупые мозги прозрачными намеками на эти обстоятельства и возможную благодарность за мои содействия по исполнению мечты ее сына. Но, видимо, ее перспективные идеи не вмещались в мои прямолинейные извилины. Поэтому я через некоторое время получил отрицательно-ласкательную рецензию на рукопись от одного из метров редакции «Нового мира».

А со Славой через какое-то время мы почти мирно расстались, применив против друг друга (друг — тот, кто связан дружбой. Толк. Слов.) обоюдоострое оружие кляуз. Сначала он написал кляузу на меня и его знакомую по Литинституту, нас троих тогда связывал вместе некий издательский проект. А мы в ответ написали на него такую же «обоснованную» кляузу. Сейчас все это смешно.

Но в жизни трудно разойтись деловым партнерам, бывшим мужьям и женам, друзьям и подругам, даже в таком мегаполисе, как Москва. Тени бывших друзей и знакомых преследуют нас.

Поэтому история с Фахрудиновым имела продолжение в пору всеобщего хаоса. В те времена, когда Россия превратилась в месиво с клокочущей горячей смолой и во все стороны летели жалящие ошметки. Тогда царила передача «600 секунд». Смотрели ее между чаем и кухней. Однажды шел я с чашкой по комнате, слушая сюжет о смерти бомжа на питерском вокзале. Обычный сюжет, схватываемый краем уха. И тут мельком зацепился глаз: недвижное тело, джинсовая кепчонка на голове, безвольно приоткрывшийся рот на сером лице. Картинка мелькнула, и только в коридоре цапнуло возможное сходство — или померещилось все — черты лица Славы… Так и терзает временами это видение до сих пор. Кажется, все бы отдать можно, чтобы призрак оказался ошибкой. И на деле все живы, и где-то ходят по многомиллионной Москве. Но чем больше проходит лет, тем больше людей уходит в иной мир.

Тут поневоле задумаешься, и как наркоман, который в чьей-то истории, в момент ломки кричал матери: зачем люди живут! — шепнешь мутным поздним рассветом зимнего дня: зачем люди живут?

Здесь и смешались в гремучую смесь в моей голове физико-математическое образование радиотехнического факультета и гуманитарное литинститутское. В чем смысл жизни, что такое нравственность? И не одинок я был в этих размышлениях. Тут и Иммануил Кант под «ником» Бакин в интернете жаловался, что церковники, обозленные тем, что он доказал несостоятельность пяти «доказательств» существования бога, распустили клевету, что после этого Кант сформулировал шестое «окончательное» доказательство существования бога.

— Не было такого, — на форуме повторял гневно Бакин, — не было!

А было наравне с чудом звездного неба над головой человека, второе чудо — нравственный закон в человеке.

Да еще к этому Федор Михайлович, призраком проходящий по коридорам Литинститута, все вопрошал с ужасом, что если бога нет, то все дозволено. И писал роман за романом, в которых черные дела творит человек.

Нет добра и нет зла без человека. Это человек творит и добро и зло, и каждый из нас ежедневно делает выбор между добром и злом.

Тут появился возле монумента Герцена и Иммануил Кант. А за ним — ангел Пушкина. Он обычно нахохлившись, как голубь, сидит на голове памятника ему любимому, а тут явился, пока не знаю зачем.

Я и говорю:

— Зачем же, уважаемый Федор Михайлович, заставили Родю Раскольникова, человека болезненно чувствительного, топором черепа женщинам крушить? Это удел бесчувственных животных. А вы — кровищи напустили. Наши режиссеры, как упыри, тут упивались, весь экран телека залили липкой кровью. Кино сняли, наверное, минут десять тесак в черепе крупным планом вонзали, кровь ручьями пускали. Вы, Родиона измучили, зрителей до шока довели. Испытание всем устроили.