Александр Викорук - Любовь олигархов

— Федор Михайлович, ведь все просто. Те, кто черепа друг друга крошит, потомства не оставляют. Остаются чувствительные, жалостливые. Вроде Раскольникова. Настоящая история человечества началась в тот день, когда человек впервые произнес: дети мои, любите друг друга.

Не убивай. Такая заповедь в небе над живыми городами и селениями витает. Это закон жизни, его в уголовный кодекс даже прописали. Если есть человек, то не все дозволено. А только то, что во благо жизни.

— А вы, старичок Иммануил, правильно сказали: «нравственный закон в человеке». В человеке — и только. Нет его больше нигде. И не надо бубнить про «идеальный разум», лучше возьмите реальный разум, он всем подскажет, что, если в Швейцарии князю Мышкину и в психушке рай земной, то в России с новым русским бизнесменом — ему смерть. Значит, нравственность относительна и дается человеку в процессе познания свойств людей и их поступков.

А еще познанию и нравственности пригодится замечательный научный метод «черного ящика». Это когда объект не режется для изучения нутра, а по внешним признаком определяется механизм действия.

Вот, и с церковниками, дорогой Иммануил-Бакин, расквитаемся. Боги есть у всех народов, значит, за этим стоит какое-то реальное явление жизни. А теперь посчитаем главные признаки бога: всемогущий, дает и отнимает жизнь, определяет судьбу, дает бессмертие. Есть ли такое чудо в живой природе?

В изобилии. Это геном. Без него ни одно живое существо не появится и не умрет в предписанные сроки, геном дает бессмертие в лице потомков. Геном создает гормональную и нервную системы, от которых и чувство радости, и хандра страшная и все наши планы и задачи по устройству жизни. Геном ежесекундно вершит чудеса по рождению миллиардов живых существ, а человек суеверно приписывает это всемогущество каким-то призрачным богам, которых, как сказано в Евангелии, никто не видел и с ним никто не разговаривал.

Тут тени ангелов Федора Михайловича и Иммануила бледнеют, а я вижу, что вещаю это все в зале ученого совета. А в президиуме восседает доктор философии Иван Иванович Дубровский. Меня он в упор не видит и не слышит, долдонит латино-немецкую философскую жвачку. И тут мелькает светлый лик ангела Пушкина. Лицо Дубровского зло кривится, он сбивается и начинает, клокоча злобой, извергать гениальный текст Пушкина. Тут я понял, зачем явился к нам Пушкин.

Гнилая с плесенью рука Дубровского начинает удлиняться и тянется через ряды кресел ко мне, в полуразложившихся пальцах — бокал с шампанским:

— Пей же, Викорук, пей.

Я беру бокал, делаю вид, что пью и незаметно выплескиваю шампанское на пол. Ламинат плавится, пузырится шипящими волдырями.

Тут я оживаю и уже кричу в лицо злодею.

— А слова тоже входят в геном. Злобные слова, лживые — ядовиты и смертельны, как бациллы чумы, а добрые слова животворны, как ласковая улыбка матери, кормящей грудью младенца.

А мало похожий на ангела Александр Рекемчук говорит:

— Книгу, Викорук, надо писать об этом. Это открытие!

Книга написана, названа «Ковчег жизни», живет в чуде-юде интернете. Издана. И немногие счастливчики купили ее в книжной лавке Литинститута.

Слово-геном явило нас всех к жизни, научило различать добро и зло. Словами живет Литинститут, и приходят в него новые люди, готовые все время говорить новые слова о поэзии и прозе жизни.

— Красной Шапочке наконец удалось отловить Серого волка и засадить его в клетку, которая стояла возле избушки старухи. Трех охотников, которые шли следом за волком, проглотила старуха. Ее брюхо страшно раздулось, она, тяжело отдуваясь, откинулась на огромную подушку и краем глаза поглядывала в окно на девчонку, ехидно следившую за волком. Тут брюхо старухи заклокотало — и старуха отрыгнула в окно три скелета охотников.

— Ты что!? Ребенку говоришь!

— Она спит, — Вадим посмотрел на трехлетнюю дочку, объятую негой сна.

— Веди себя прилично, — продолжил роль старухи Вадим. — Даша спит. И нам бы пора… Красная Шапочка сердито поморщилась и добавила: — Мамка тебе котлет прислала, а ты этих хмырей слопала и неделю есть не будешь.

— Кошмары будут сниться от твоих сказок, — проговорила приглушенно жена.

— Надо бы ей имя на нынешний манер придумать, — сказал Вадим. — Типа — КраШаОтиБр — Красная Шапочка Оторви и Брось.

— Хватит бредить.

— Что наша жизнь! Всё бред, — Вадим усмехнулся. — Сегодня академику представили. Ему девяносто вчера исполнилось. У него моя статья месяц валялась. От него землей пахнет, — Вадим засмеялся. — Впрочем, скоро и от меня запахнет. — Вадим вспомнил, как властно пыжился старик в своем массивном кресле. Говорил, в тридцатых годах напечатал статью на эту тему. Закрыл проблему.

Поговаривали, что академик в середине сороковых возглавил одну из научных шарашек. Где с помощью контингента добился хороших результатов, за что и получил звание академика. И ловко замел следы. Настоящего автора открытия отправил на лесоповал. Там в скором времени тот стал лагерной пылью, а присвоенную работу выдал за свою новому пополнению ученых зэков.

«И учтите, — послышались слова сквозь стук костей. Вадим глянул в окно домика. Одна куча костей зашевелилась и воплотилась в приземистый скелет, который тут же обтянулся плотью и кожей и превратился в грузного академика. — Учтите, — он, весомо налегая на „р“, продолжил, — на Красной площади, в красном ряду достоин лежать. Как Гагарин! Новодевичий монастырь — не пройдет!» Рядом зашевелилась другая куча костей, и материализовалась в сорокалетнего крепыша с фигурой штангиста.

— Вам вредно волноваться, — смахивая невидимую пылинку с костюма академика, сказал крепыш и, кивнув головой в сторону Вадима, добавил. — Он все понял.

Лицо академика размякло и подобрело:

— Вас интересует, почему так хорошо выгляжу. — Он весь подобрался и покрылся румянцем. — Потому что всегда трудился с прекрасными людьми. — Тут он заметил через окно серый блин лица старухи. Она беззвучно смеялась. — Что нужно этой старухе! У нее отвратительное лицо.

Губы старухи вытянулись, словно для поцелуя, она потянула с шумом воздух, фигуры академика и его помощника задрожали, смазались, и двумя струями втянулись в пасть старухи. Щеки старухи раздулись, она словно полоскала рот, потом все проглотила. Ее чрево бурлило, через минуту утихло, а затем с грохотом из ее пасти вылетели две кучи костей.