Александр Гуров - Короткая зима

Старик как ни в чём ни бывало поздоровался с Фениксом и прошёл внутрь палатки, шаровая молния терпеливо осталась дожидаться его снаружи. «О моя дорогая, моя несравненная леди…» — нараспев поприветствовал старик золотозубую блондинку. «Массандры», дорогая, три штуки. Как ваши дела, дорогая?» Продавщица в ответ расплылась в елейной улыбке, в глазах наконец появился блеск и искренний интерес к собеседнику. Всё это Феникс слышал краем уха и видел краем глаза, основное внимание его было привлечено к ручной молнии, которую продавщица, находясь внутри палатки, никак не могла видеть.

«Ох, Лев Максимилианыч, Лев Максимилианыч, слава Богу, никто не хворает, всё идёт, как заведено. Вот только дождь зарядил, покупатели разбежались. Стихия, мать её». «Стихия!» — громогласно подхватил старик и, приняв картинную позу поэта, как будто читая с поднятой на уровень глаз ладони, продекламировал:

Увы, не много дней нам здесь побыть дано,

Прожить их без любви и без вина — грешно.

Не стоит размышлять, мир этот — стар иль молод:

Коль суждено уйти — не все ли нам равно?

«А моё любимое у него другое», — вдруг обнаружила в себе знание тысячелетней поэзии Омара Хайяма золотозубая продавщица крымской вины и, выставив на прилавок три бутылки «Массандры», печально произнесла, изображая пальцами бутон розы:

Поутру просыпается роза моя,

На ветру распускается роза моя.

О, жестокое небо! Едва распустилась —

Как уже осыпается роза моя.

«Вы прекрасны, Надя, я буду пить за вас!» — сказал старик, извлекая из закромов насквозь мокрого пиджака прозрачный пакетик с деньгами. Расплатившись, он положил в каждый из карманов по бутылке, раскланялся с продавщицей и вышел под козырёк. Третью «Массандру» он тут же открыл и предложил глоток наблюдающему за искрящейся молнией Фениксу.

Феникс принял бутылку и сделал несколько больших глотков. «Лев Максимилианыч», — представился старик. «Феникс Гарольдович», — улыбнулся в ответ Феникс и вернул бутылку Льву. «Прямо-таки Гарольдович? — восхитился старик. — Великолепно, если так». «Ну, не то что бы совсем так, но после вашего представления мне было бы неловко иметь более прозаическое отчество, — признался Феникс, — сейчас мы равны хотя бы на этом фронте».

«Понимаю, будем пить, — утвердительно провозгласил Максимилианыч, — но здесь, как видите, не то место. Поднимемся к Волошину на гору. Там и начнём. По рукам?» «По рукам», — легко согласился Феникс. Стихия тем временем всё больше приходила в неистовство. «А вас не смущает вот эта редкая штуковина в небе, которая, если вы вдруг не заметили, тащится за вами от самого Карадага?» — и Феникс указал на шаровую молнию, зависшую над их головами. «Нет, не смущает», — честно признался старик. «Ну хорошо, тогда и мне не о чем беспокоиться, хотя любопытно, что ей всё-таки движет». «Не знаю, давайте не будем об этом говорить, у неё свои дела, у нас свои, не менее познавательные. Будет время, и до неё дойдут руки».

Ливень всё лил и лил, а пельменей на столе летней кухни заметно поубавилось. Плюс сметана, плюс мелко порезанный лук и немного уксуса. В колченогой собачке по итогу всего действа оказался ровно двадцать один пельмень, совсем неплохой результат с учётом возраста, размера и сложившихся обстоятельств. В целом собака посчитала, что удача была к ней сегодня скорее благосклонна, чем нет. Ума ей было не занимать, но постоянно мучил голод. «Как бездонная бочка, — думала она, — и ничего с этим не поделать». Краткосрочно на обед забегал сын Лиды Пётр со своей новой девушкой, её имени на всякий случай никто запоминать не стал. Имена сменившихся за последние пару лет девушек и подробности с ними связанные могли бы занять слишком большой объём памяти, способный переварить одну небольшую, но очень полезную науку.

«Я предлагаю идти к Волошину на гору, погода подходящая, и там сейчас точно никого ни будет», — невозмутимо заявил Николай Иванович, покуривая знаменитые сигареты с острова Ява. «Сейчас вот докурю и пойдём. Я возьму непромокаемый тент для уюта. Знаю, какой ты домостроевец». «Да куда ж идти, — перепугалась Лида, — ты же только пришёл. Смотри, как хлещет на дворе, молнии, будто Зевс сбесился, а мы на гору собрались. Нет и нет, — сказала она, соглашаясь. — Убьёт нас, начисто убьёт, сгорим в божественном огне». «Ну, а когда ещё, когда?» — вспышка молнии выхватила их из тьмы уже на улице Десантников, они как раз сворачивали к набережной. Следующий всполох отразился от бутылки «Рубина Херсонеса» в руках Николая Ивановича прямо на выходе из палатки Хайямовской розы. Такой медленный-медленный стробоскоп.

Одинокого дерева над могилой Максимилиана Волошина да и самой горы совсем не было видно, шли просто вверх, удерживая под ногами разбитую ручьями тропинку. Наверху горела какая-то заблудшая звезда. Лида уже не боялась и не вздрагивала от раскатов грома, сокрушающих сигнализации оставленных далеко внизу машин. Тьма обступила гору Волошина, раскалила молниями море. Николай Иванович легко и беззаботно шёл к вершине, на которую опустилась странная звезда. Что она забыла здесь? Сквозь толщу дождя было не разглядеть, но уже совсем близко. Вопреки всему каждый новый шаг давался Лиде всё легче и легче. Вот она отбросила назад рождение и взросление сына, вот обустройство своего гнезда и надежды на бесконечное будущее. Вот бегство мужа и долгие дни ближе к закату. Всё полетело вниз, покатилось по склону и упало чёрным камушком в Коктебельскую бухту, где на дне скопилось уже много таких вещей. Море сгладит их в гальку и выбросит на берег. По ней побегут новые крепкие ноги, руки подхватят чёрный плоский камень, будто созданный для письма наверх, и снова потащат его в гору к Волошину, с чистого листа написав на нём фломастером свою просьбу: хороший дом, мужа, детей, денег, счастья.

Массандра лилась в рот вместе с дождём, новоявленный демиург Лев Максимилианыч, почитатель Омара, сгинул где-то по дороге наверх, растворился или вспомнил куда более познавательные дела, ждущие его по другим адресам. Старик успел оставить Фениксу в наследство початую бутылку вина и шаровую молнию. Пока шли по набережной, бутылку передавали словно волан для бадминтона, вместо ракеток используя собственные глотки. В одну из таких подач Максимилианыч и исчез, Феникс ожидал чего-то подобного и пошёл дальше в гору один, следом за ним увязалась брошенная стариком молния.

Николай Иванович и Лида поднялись на вершину, где прояснилась природа заблудшей звезды, это было редкое явление — шаровая молния. Мнения очевидцев, говорят, противоречивы. А сами молнии не хотят залетать в хитроумные ловушки учёных. Не хотят быть изученными, препарированными и всё равно не понятыми. Молния висела в семи шагах над головой Феникса, не узнать его было невозможно. Длинный нос, высокая фигура. Лида познакомилась с ним два года назад, он тогда заехал на денёк вместе с Николаем Ивановичем и остался ночевать на летней кухне. На ужин был только что придуманный салат из варёной крупно порезанной свёклы, адыгейского сыра и чищенных семечек подсолнечника. Всё заливалось льняным маслом. Такое не забывается. Молния вдруг, как будто заметив вновь прибывших, встрепенулась, если это вообще возможно, и резко опустилась на голову Феникса, где и взорвалась.