Александр Гуров - Короткая зима

Дом был выстроен так, что первые же утренние лучи попадали точно в ловушку стёкол спальни. Хорошее, ясное утро Николай Иванович встречал как паровоз с любимой: махал рукой, пытаясь отмахнуться от солнечного света, но скажи ему, что можно просто переставить кровать в другой угол, повесить занавески и спать спокойно ещё пару лишних часов, он бы просто не стал вас слушать. Поднявшись с кровати, он первым же делом с рассеянным любопытством учёного-разгильдяя проверил улов в синей миске, попутно насвистывая в усы популярную мелодию о летнем времени и прыгающих рыбах. Найдя блик на прежнем месте мирно бормочущим свои пиктограммы, вышел во двор, достал ведро из колодца и, окатив себя с ног до головы ледяной водой, задышал полной грудью. Немного побоксировав с яблоневой веткой, он окончательно проснулся. Туман ещё не отполз назад в долину. Укрытый по пояс туманом, Иваныч мигом сбегал к реке, забрал брюки и вернулся обратно уже не каким-то там голодранцем, а настоящим членом общества в штанах.

Выехав из Москвы глубокой ночью, к Николаю Ивановичу уже мчались по шоссе пятеро душ. Намечалась давно обещанная экскурсия. Тонкие люди, они хотели почувствовать природу угасания, прогуливаясь на рассвете по затянутой туманами заброшенной усадьбе графа Келлера, давным-давно сражённого шрапнелью на Русско-Японском театре военных действий, и несмотря на то, что Николай Иванович не имел к угасанию никакого отношения и даже сторонился его, искренне любя перспективы, он всё же взялся. Усадьба давно пребывала в запустении, главный дом сгорел, пережив перед этим революцию и расположившийся в нём детский дом. Усыпальница Келлеров, продолженная стеклянной оранжереей, когда-то наполненной цветущими экзотическими растениями, разграблена вандалами, пруды заросли, а фонтан, искорёженное месиво земли, кирпича и железа, беззубо ест лес. Только липовая аллея ещё вселяла дух.

Встреча была ранней. В пять часов за ним заехал серебристый микроавтобус, доставив к порогу пять оживлённых, бодрящихся и просто откровенно спящих экскурсантов. Ехать к Келлерам всего-то полчаса, усадьбу лучше смотреть ранним утром, чтобы через пару часов, всё так же утром, быть совершенно свободным, оторвав этот кусочек в полусне и тумане от своего обычного распорядка дня, будто зацепиться за вчерашний, так что к обеду будет казаться, что это кто-то вставил чужие воспоминания тебе в голову. За полчаса пути Николай Иванович сумел всех поставить на ноги и привести в божеский вид. Все бодро высадились из микроавтобуса у кладбища, и Иваныч повёл их вдоль кромки леса к разрушенной усыпальнице Келлеров. Усыпальница появилась перед ними внезапно, еле заметная среди кленового подлеска. Николай Иванович нарочно сделал так, чтобы экскурсанты наткнулись на неё сами, без предупреждения. Пустые остроконечные стены без крыши, вниз, под землю, тоже пустота. Ни окон, ни дверей, скорлупа былых слёз.

Пятеро экскурсантов ловили легчайшие колебания воздуха. Рояль, две скрипки, труба и гитара. Играли они не вместе, а каждый на свой манер. Неожиданно выйдя к усыпальнице, на какие-то мгновения они вдруг, забыв о солирующих партиях, заиграли слаженным пронзительным оркестром, будто радиошкала из вселенского шума поймала наконец нужную волну, но тут же всё снова рассыпалось на отдельные фрагменты. Слушая рассказ Николай Ивановича, а в нём бы вы не нашли ни строчки из общеизвестных источников, они спустились вниз от усыпальницы к запущенному каскаду прудов. Николай Иванович, как обычно в своих повествованиях, поднимался до нечеловеческих высот, не делая скидок на лишний вес или дурное образование, тащил всех за собой. Сегодня не было тяжело. Фантазии путались в кронах деревьев, катались на лодках по глади пруда, правда и домыслы, сплетаясь в одну тугую пуповину, питали собой законченные жизнеспособные образы, казалось, они легко могут материализоваться и дружески похлопать вас по плечу. Витая в облаках, группа поднялась осмотреть бывший дом прислуги. Разруха. Нынешние жильцы сушат волглые матрацы. Здесь снова всё сбилось, расстроилось, какофония стояла страшная. Николай Иванович, почувствовав это, махнул рукой в сторону зарослей, отправляя маленький оркестр к бывшему фонтану. Через некоторое время из зарослей послышались скрипки и рояль, они были переполнены угасанием. Гитара и труба молчали, фонтан их не впечатлил, они ждали своего часа, и он пробил для них в самом финале экскурсии на прямой как линейка липовой аллее. Здесь гитара перебрала струны, нашла наконец нужные и, дёрнув их в верном порядке, заиграла, сливаясь с шелестом листьев. Джунгли средней полосы с прежней неумолимой скоростью поглощали высокий, строгий строй деревьев, как когда-то им удалось сожрать брошенные города инков. Гитары тут явно не хватало, на помощь пришла труба, пронзительно превращая воздух в осень.

Экскурсия подходила к концу, и Николай Иванович отпустил всех бродить самостоятельно, осмотреть останки электростанции, может быть, заглянуть в церковь, составить своё представление. Да, графского дома нет и в помине, сожгли, пустая трава, с того места не доносится никаких звуков. Он сел на землю, прислонился спиной к липе, вытянул ноги и прикрыл глаза. Но что-то ему мешало, легонько, но настойчиво жгло ногу чуть выше колена, сегодня он мало спал, потратив ночь в наблюдении за картинками на потолке, о чём совершенно не сожалел. Не открывая глаз, он передвинул ноги, понадёжнее пряча их в тени от набирающего обороты солнца, но назойливое жжение никуда не исчезло. «Ну что там ещё, чего я не видел?» — открыл глаза Николай Иванович. К его удивлению на ноге, на ткани зелёных летних брюк ярко горели две окружности, соединённые вместе изогнутой изящной дужкой, явно не желая смешиваться с остальным рисунком, отбрасываемым листвой. Иваныч пошевелил ногой — светотень, как ей и положено, более не встречая преграды, упала на землю, и только солнечное пенсне непоколебимо оставалось на прежнем месте. Он продолжал ощущать в ноге усиливающееся с каждой секундой жжение. Как будто солнце проходило сквозь линзу, стремясь прожечь в нём дыру. Брюки уже начали дымиться, но он не паниковал, в таком возрасте паника губительна для внутренних органов. Иваныч осторожно взялся за изогнутую дужку и снял два разгорячённых солнечных круга с брюк. Тут вы скажете: «Брехня, блик ещё куда ни шло мы потерпели, но пенсне, откуда оно взялось? Какова его природа?» «Что сказать, факт есть факт, а природа не известна».

Дужка на ощупь оказалась еле тёплой, но линзы, линзы продолжали всё так же яростно гореть, слепя глаза. Иваныч остудил вещицу в утренней росе, теперь она ему показалась вполне дружелюбной. «Боги знают, зачем я это делаю!» — воскликнул он. Но если есть пенсне, то рядом, конечно же, уронили желание нацепить его себе на нос и посмотреть, что будет. Комплект. Он бесшабашно поднёс пенсне к глазам и посмотрел на аллею сквозь две горящие ровным светом линзы, и ничего не изменилось, разве что цвета приобрели какой-то иной оттенок, но ничего существенного. Сняв пенсне, Николай Иванович неожиданно для себя отметил, что к нему уже приближается первая тройка воодушевлённых экскурсантов, хотя только что их на этом месте не было. Спрятав находку в карман и рассудив разобраться со всей этой чехардой позже, он поднялся и пошёл им навстречу. Пришла пора уезжать. Вскоре все собрались в условленном месте, погрузились в микроавтобус и отбыли прочь. Иваныча высадили у порога, попрощались, Рояль обещал держать связь. Все хотели новых свершений, походов, мест, впечатлений, и кто как не Николай Иванович, проводник от Бога, смог бы их туда отвести. Угасание или мажор, поэзия или мертвецкая тишина, всё было подвластно ему, везде он находил точку опоры.