Александр Гуров - Короткая зима

«Это мой манекен, и я не хочу, чтобы ты вмешивался, Николай Иванович. Я почти довязала новый свитер и хочу его примерить на нём, а потом начну другой и мне опять понадобится мой манекен». Ко всему прочему кошмару, который представляла из себя девушка, когда она вновь заговорила, Иваныч разглядел, что на зубы во рту существо не поскупилось, и выглядело это ещё хуже, чем всё остальное. Зубы представляли собой плотно связанные белые макаронины, ими можно было бы ловить планктон в океане и быть китом, макаронины при разговоре то тут, то там вываливались из вязанной пасти и болтались где-то снаружи вязаных губ, представляя собой отвратительное зрелище. «Послушай, красотка, — галантно произнёс Иваныч, — я бы не хотел начинать наше знакомство с глупейшего препирательства и твоего последующего поражения и низведения в прах. Живи себе, вяжи свитера и носочки, примеряй их на ветках или корягах, но живых людей использовать против их воли не следует. Слышишь ли ты меня?» — слегка поморщившись, сказал Иваныч, запоздало поняв, что точь-в-точь повторил за Казимиром его проклятую заевшую фразу. Похоже, что от этой фразы пора избавляться как от сорной травы.

Казимир к тому времени уже взял себя в руки и словно богомол раскачивался в какой-то невероятной боевой стойке, сильно прокусив себе губу и устремив горящий взгляд на ненавистный клубок ниток, кулаки его сжимались до хруста в суставах и разжимались, вновь хватая пальцами воздух. Кровь забегала по его истощённому телу и бросилась в голову. «Всё же не водица течёт в нём, — отметил про себя Иваныч. — Но, как ни крути, кукла его остановит, ведь сделала же она это раньше, у неё в рукаве наверняка есть пара убийственных трюков». «Ты что-то вроде Мойры, — произнёс Иваныч, вставая и отодвигая Казимира назад. — Такой мелкий бес мойровского племени, плетёшь себе свою нить и в ус не дуешь, только ты какой-то фрагмент, неурядица, пустяк». Он задумчиво разгладил седую бороду и воздел палец к небесам, как будто его осенила блестящая идея, лежащая на поверхности, но по недоразумению долгое время не приходящая никому в голову. «Только что у меня родилось к тебе лучшее предложение, — обнадеживающе произнёс он. — Ты отпускаешь Казимира по добру по здорову и выметаешься из этой аллеи навсегда». Он выжидающе приподнял бровь. Ему было совершенно ясно, что кукла так просто их не отпустит. Он хотел поскорее начать действовать, действовать без всякого плана, это у него получалось преотлично. Смертельный полёт фантазии. Испытание. Впервые на арене цирка! И ещё множество других сравнений можно было бы поискать и непременно найти. У плана без плана нет никаких изъянов. Никакой пустяк не может его нарушить.

И кукла не заставила себя долго ждать. «Ты ведь не человек, Николай Иванович», — протрубил её голос. Он раздавался отовсюду, заполняя собою голову. «Для людей ты сам неурядица. Если бы они только узнали, что ты не умираешь как все точно в срок, они бы позавидовали тебе, а потом постарались убить. Смешно ты себя назвал, Николай Иванович», — кукла будто смаковала это нелепое сочетание букв. «Ни-кол-ай Ива-но-вич», — повторила она по слогам с иностранным акцентом и зашлась в кошмарном опереточном хохоте, при этом к ужасу впечатлительных дам, если бы таковые здесь случайно оказались, на вязанном лице ничего не отражалось, в этот раз кукла даже не удосужилась раскрывать свой безумный рот, а пальцы продолжали механически вязать свитер. За её спиной и повсюду аллею копьями пробивали тонкие лучи солнца. Красота неописуемая, но воздух вокруг становился вязким. Иваныч вдруг кожей почувствовал, что Казимира за его спиной уже нет. Слегка повернув голову, но всё же не выпуская куклу из виду, он обнаружил, что вместо бледного худого лица на уровне его глаз болтаются давно не чищенные ботинки с развязанными шнурками. Казимир повис в воздухе, изо всех сил пытаясь сопротивляться, он кричал, но звук не шёл из его горла, он будто барахтался в болотистой жиже. Иваныч ощутил, что и ему с каждой секундой всё труднее даётся каждое движение, всё застывало в прозрачной глине. Вот он момент!

Что ж, время пришло! Тогда он выхватил из земли воткнувшийся в неё луч солнца и как в замедленном кино бросил его копьём точно в грудь кукле, но, как он и ожидал, хотя маленькая надежда у него всё же до последнего оставалась, кукла легко отстранилась от летящего острия, копьё пролетело мимо и ударилось о землю позади неё, там оно закрутилось и сделало несколько амплитудных оборотов, сшибая по пути другие такие же тонкие лучи, пробившиеся в аллею сквозь густую листву. Кукла распрямилась как сжатая пружина, буквально выскочила как чёртик из табакерки, свитер в её руках был готов. Поглощённая своим паучьим промыслом, она не замечала, что творится сейчас за её спиной. Воздух твердел, заключая Николая Ивановича в свои тиски, Казимир безвольно повис и уже перестал бороться, но дело было сделано, Иваныч ждал. «Твоё предложение неприемлемо, ты тоже останешься здесь», — произнёс голос, и кукла двинулась к Николаю Ивановичу с явным намерением примерить на нём свой дурацкий свитер.

Вы, наверное, видели как прыгают на олимпиадах прыгуны с шестом и как медленно с неохотой шесты валятся назад. За спиной у куклы сейчас происходило нечто подобное, солнечные лучи, подкошенные ловко брошенным копьём, начали своё неотвратимое и величественное падение. Первый же луч отсёк кукле руку и почти сразу же другой, разящим мечем дробя окаменевший воздух, раскроил безумную вязаную голову напополам. Из открывшейся бездны пульсирующим потоком на аллею посыпались разношёрстные клубки пряжи, они разматывались и катились по земле во все стороны, извиваясь и по дороге пытаясь сплестись во что-то ещё, но солнечные мечи всё падали и падали, сокрушая противника и не давая ему восстать. Раздался тяжёлый трубный вой. И вскоре всё было кончено.

«У нас нет мертвеца», — произнёс Иваныч в звенящей тишине, и Казимир рухнул на землю, в который раз уже не выказывая хороших манер и оглушительно чихая от поднятой в воздух пыли. Николай Иванович расправил плечи, размял одеревеневшие мышцы и задышал свободно. «Давай-ка оставим объяснения на потом, — заявил Иваныч, — или вовсе забудем, тем более что мертвеца у нас всё равно нет, а без него, то есть тебя, нам нечего предъявить миру и распутывать кошмарные нитки ни к чему. Детективам и мистикам жизнь не в жизнь, подавай им мертвеца, тогда у них горят глаза и они могут действовать на славу. Но что нам до их алчных глаз, когда мы живы-здоровы». И он отечески похлопал Казимира по плечу, расширяя его горизонты и открывая новый бесконечный мир, который с этой минуты принадлежал только ему, как и полагается хорошему нетребовательному миру. «Враг повержен, ты свободен. Что же ещё?» — Иваныч протянул Казимиру руку, помогая подняться. Молодого человека уже покинула бледность, борьба раскрасила румянцем лицо. «Тогда что нам остаётся, прощаться?» — растеряно спросил Казимир. «Купаться! — будто не расслышав, обрадовался Николай Иванович. — Ты чертовски смышлёный парень. Старая истина: не знаешь, что делать, иди купаться или садись на пароход». Иваныч правил старые истины, как только душе угодно, буквально гнул их в бараний рог, отчего они становились гибкими и мало похожими на первоисточник.