Александр Гуров - Короткая зима

Вот-вот и он уже сможет до него дотянуться, но всё тот же невидимый барьер, что недавно не выпускал его из аллеи, остановил его и на этот раз, не хватило каких-то полшага, чтобы ухватиться за плечо, развернуть несчастного к себе лицом и, отвесив ему крепкую пощёчину, выбить из его рта эти зацикленные слова будто боксёрскую капу. И тогда Иваныч крикнул, стараясь вложить в голос всю свою мощь: «Хватит!» Незнакомец как будто услышал и на время прекратил свои бормотания, Иванычу даже показалось, что всё может вот так вот просто разрешиться, но тот вновь безнадёжно принялся за своё. Тогда Иваныч разозлился и, уже не борясь с навязчивым желанием дать этому несчастному болтуну хорошего пинка под зад, размахнулся ногой и, к собственному удивлению, не встретив на пути никакого сопротивления, влепил ему хороший сильный удар в мягкие ткани пониже спины. Незнакомец ойкнул или даже сказал что-то вроде обиженного «айййя» и кубарем покатился по аллее. Откатившись на несколько шагов, оборванец растянулся на земле кверху носом, веки его нервно подрагивали, тщетно силясь открыть глаза. В целом лицо было довольно приятным и молодым, четверть века не больше, ничего пугающего или отталкивающего в нём не нашлось, он мог бы быть хорошим парнем, а может таковым и являлся, просто попал в какую-то гнусную переделку и не нашёл в себе сил выбраться. Незнакомец широко открыл глаза, посмотрел на Иваныча, глубоко вздохнул и снова исчез. «Чёртов поганец, опять ты за своё!» — возмутился Николай Иванович и с досадой сдёрнул пенсне с глаз. К чести оборванца, он соблаговолил немедленно появиться на прежнем месте, за это время успев сесть и пытаясь трясти головой, получалось у него хорошо. «Ааа, — облегчённо выдохнул Иваныч, — вот ты где, а я уже было собирался плюнуть на тебя». Всё ещё неясным взглядом незнакомец посмотрел на Иваныча и неуверенно произнёс свою новую фразу: «Ни в коем случае не нужно плевать, это было бы невежливо». Эффект разорвавшейся бомбы был немного подпорчен целой серией плевков, которые бедняге непроизвольно пришлось совершить, избавляясь от навязчивой земли, с лихвой набившейся ему в рот при падении. Отплевавшись, он виновато улыбнулся и задал наконец себе два самых сакраментальных вопроса, безусловно являющихся общим достоянием каждого: «Кто я? Где я?» Чуть поразмыслив, он присовокупил к ним и третий, менее значительный, но обращённый непосредственно к Николаю Ивановичу: «Кто вы?»

Николай Иванович уселся на землю напротив только что освобождённого молодого человека и, не изменяя своему расположению духа, представился: «Я Николай Иванович, живущий в конце две тысячи шестнадцатого года». Здесь он хотел добавить что-то ещё, но махнул рукой и передумал. «В общем, так и называй меня, год для краткости можешь не упоминать, потому как, если наше знакомство продолжится, когда-нибудь ты обязательно собьёшься и это вызовет путаницу». Иваныч достал сигарету, добытую людьми на острове Ява, и, сделав приглашающий жест к ответному представлению, закурил. Молодой человек, и без того ошарашенный происходящим, после всего сказанного ещё больше сбился с толку, год, в котором проживал его новый знакомый, никак не хотел вязаться с тем временем, к которому он так привык. Его даже не удивило, зачем седой крепкий человек, сидящий напротив, сообщил ему этот далёкий год, как будто года проживания нужно сообщать каждому при знакомстве. Будто есть такое правило. Он взял паузу и, чтобы заполнить её без разного рода неприятных неловкостей, попросил сигарету, затянулся и надолго зашёлся сухим кашлем, тем временем события последнего дня занимали потерянные позиции в его голове. Несколько следующих минут они молча предавались выдуванию из лёгких красивого дыма. Иваныч сквозь дымовую завесу, повисшую между ними в полном безветрии, разглядывал молодого человека: горящие глаза, длинный острый нос, бледное бескровное лицо с еле-еле пробивающимся сейчас на щеках румянцем. «Хорошо, что кровь ещё где-то бродит в этом теле», — подумал Иваныч, давая парню прийти в себя, но ждать без конца он не собирался. И вот, когда уже накипело и мимо них пробежала добрая пара лишних минут: «Казимир, — сказал Казимир. — Меня зовут Казимир».

Задул лёгкий ветерок, и дымное облако сместилось в сторону от двух сидящих на дороге людей, там, на новом месте, оно снова закрепилось, совершенно не желая распадаться и рассеиваться. Незаметно для собеседников облако стремительно опутывалось разноцветными нитями, будто сотни наездников одновременно набросили и затянули свои лассо, сплетая дым в тугой клубок. Вся эта трансформация заняла какие-то секунды. Иваныч ждал, а Казимир вот-вот хотел приступить к своему рассказу, уже дрогнули было его белые бескровные губы, но тотчас же в воздухе разнёсся глубокий низкий голос, как будто заговорила огромная труба. «Ты не заберёшь его, — произнёс голос, — мне это не нравится». Казимир подскочил на своём месте, нелепо вскинув руки в безнадёжной и запоздалой защите. Николай Иванович вздохнул и повернул голову на голос. Этот вздох мог бы серьёзно насторожить любого встреченного им ранее противника, но они обычно не попадались ему по два раза к ряду. Дым рассеялся, и их взглядам предстала фантасмагория: на земле, скрестив по-турецки ноги, сидела невесть откуда взявшаяся престранная девушка, в руках её быстро и точно мелькали спицы, смотрела она только на Николая Ивановича, совершенно не обращая внимания на Казимира. Широкий длинный свитер грубой вязки, схожий по виду со всеми свитерами, что носят художники в кинофильмах, растянулся на её коленях, он уже почти был готов. Занятия своего она ни на секунду не прерывала. Сама девушка, так же как и свитер в её руках, при близком рассмотрении оказалась сплошь связанной из разношёрстных ниток. Её внешность могла бы обмануть разве что человека с плохим зрением, но она, видно, не для того старалась. Волосы — чёрное длинное мулине, лицо — бежевое мелкой вязки. Глаза и губы, всё филигранно связано опытной рукой. Пока она молча продолжала сверлить Николая Ивановича немигающим взглядом, он успел её как следует разглядеть, заметив, что вязка, из которой она сделана, не везде так хороша, а в некоторых местах и просто груба, к примеру, пришитые к каждой кисти по три синие нитки изображали вены, а ногти и вовсе отсутствовали. На ней было надето широкое жёлтое вязанное платье до пят. Торчащие из-под него стопы облегали тёплые серые носки из собачей шерсти. Обуви на них не было. Пряжа, из которой вязался свитер, вытягивалась прямо из края её рукава, по дороге к спицам многократно меняя свой цвет с жёлтого на любой другой. Существо снова открыло рот, чтобы выдуть из него новую порцию гулких звуков.