Александр Гуров - Короткая зима

Запоздало увидев из окна что-то необычное, Дарья тут же кинулась во двор, бросив недопитый компот и едва успев впрыгнуть в зелёные лакированные босоножки. «Привееет!», — провозгласила она ещё с порога свой радостный клич, подбежала в полнейшем счастье и остановилась внутри снимка. «Привет», — поздоровался Вася и сделал ещё десяток кадров с девочкой на заднем плане. Снимок приобретал нужные очертания, но девчонка всё равно стояла не на месте. «Тебя как зовут?» — спросил Вася, пытаясь собрать кадр в единую гармонию и не дать ему расползтись по швам. «Я Дарья, я здесь живу, вон там мои окна», — и она показала на второй этаж, там так же как и в прошлый раз было распахнуто окно. — Мы с мамой тут живём, а вы придёте к нам в гости?» «Не знаю, — увлечённый съёмкой пробубнил Вася, — может быть, может быть, а ты можешь встать пока вон там немного левее?» Она кивнула и, не отводя взгляд от Васи с таинственным фотоаппаратом в руках, отошла на нужное место. «А что вы снимаете? Портрет?» — угадала она. «Портрет», — подтвердил Вася. «А я красивая?» — задала она свой следующий, стоящий в бесконечной очереди вопросов, вопрос. «Конечно, красивая», — согласился Вася и сделал наконец нужный снимок. Этот момент он всегда угадывал и после него мгновенно охладевал к съёмке, полноценно возвращаясь в окружающий мир. «Ну вот, теперь по-настоящему привет, Даша! Раз уж ты оказалась красивой, а не какой-нибудь там, то нам просто необходим твой портрет, как ты считаешь?» Он с улыбкой снял несколько кадров Дарьи на фоне большущей кучи песка, на фоне распахнутых окон её дома, на проржавевших остатках детской площадки, на ступеньках подъезда. Дарья стеснялась и очень старалась быть красивой.

Селёдка появилась на Васиных джинсах как раз где-то между кучей песка и распахнутыми окнами. Тухлая селёдка мирно плескалась в алюминиевой миске и до этой минуты принадлежала одноглазому коту, но не всё коту масленица. Пока селёдка кисла на солнце, Вася, как и всякий усердный фотограф, пятился и петлял в поисках наилучшего ракурса, несколько раз чудом избежав зловонной миски, но всё- таки не уберёгся, наступил на краешек, и селёдка, совершив вялый кульбит в воздухе, вместе с остальным содержимым миски выплеснулась ему на джинсы. Запах достиг цели не сразу, сначала немного повисел в воздухе, вдыхая свободу, а потом резко ударил в нос. Вася придерживался тех твёрдых правил, что рыба должна жить в реке или в море, а не прохлаждаться или, напротив, прожариваться по мискам, кастрюлям и сковородкам, убивая своим запахом присутствующих и соседей. Стараясь поскорее избавиться от селёдочного духа, он быстро распрощался с деятельным Пухом, махнул рукой маленькой непоседливой девчонке и, спеша обогнать схвативший его за штанину запах, вышел со двора. Дарья снова осталась одна, наедине с кучей песка, масляной лужей, церквушкой за оврагом и недопитым компотом на столе. Обычный день.

До городского пляжа идти десять минут, там можно будет спокойно постираться и поплавать с настоящими живыми рыбами. Сейчас, в середине сентября, на пляже никого. Вне зависимости от погоды люди уже глядят в сторону осени и ведут соответствующий осенний образ жизни, пока ещё не слишком тоскуя об ушедшем лете. На градуснике плюс двадцать, но многие уже достали из шкафов куртки и нарядно парятся в них под ласковым солнцем. Дети, желающие бегать налегке, налегке не бегают, накрепко привязанные иерархическими узами к заботливым родителям. И только детям, на которых всем наплевать, позволено наслаждаться жизнью в полной мере, никому не давая отчёт. Вася — один из таких детей, никто и не заметил, как он вырос. Не обращая внимания на времена года, он купался, загорал, стирал в рыбьей реке въедливый рыбий дух и радовался погожему дню, а к вечеру последним автобусом уехал из города. Оставшуюся осень Вася провёл в разъездах, зиму — в Петербургской каморке с чугунными батареями, весной вернулся в Москву, мало спал, шатался по бульварам, скрипел на театральных подмостках и гулко расхаживал по ночным площадям. Так минуло восемь месяцев, и он снова попал в Дарьин двор уже в самом конце мая.

Перед отъездом из Москвы были напечатаны все снятые в прошлый приезд портреты, археолог Дмитрий Пух получился по-настоящему монументально, на заднем плане снимка светлым пятном маячила любопытная Дарья, ей Вася тоже напечатал сделанный впопыхах портрет, где она старательно позирует на ржавой лесенке детской площадки, накатал картинку на картон, подписал «Дарье от Василия», проставил дату съёмки и забросил в рюкзак, чтобы при случае отдать, девчонке будет приятно получить такой подарок.

В этот раз сильные мира выделили Васе служебную машину с полноватым роботом-водителем в придачу. Скорее всего, нового поколения. Лет тридцать, не больше. Вот уже второй день они колесили вдвоём по окрестностям в поисках натуры для съёмок, но как только случалась какая-нибудь остановка, водитель тут же закрывал глаза и мгновенно отключался, не издавая ни звука и не проявляя никакого интереса к своему новому местоположению. В пути он тоже молчал. Кому-то это может показаться благом. Вася всматривался в новые пейзажи за окном и с благодарностью вспоминал водителей поколения старого, куда бы ни приводила их дорога, они словно беспокойные исследователи новых планет высаживались из своих автомобилей-кораблей на грешную землю, пачки сигарет заменяли им спасительные скафандры. Придирчиво осмотрев место прибытия и попинав ногой какую-нибудь загогулину, они окуривали округу сигаретным дымом, и в глазах у них светился хитрый огонёк. Каждый водитель уверен, что он здесь не навсегда, и эта уверенность греет ему сердце. Они, конечно, тоже, бывало, спали на стоянках, но только если ночь была бессонной, или заболела дочка, или внуков неожиданно подкинули на выходные. Старое поколение водителей — это любознательные и славные люди. А молодой истукан всё спал и спал в машине, артриты расправляли плечи в его коленях, живот рос, а шевелюра медленно сползала от макушки к ушам.

Как ни крути колёса, как ни увиливай, а дом в нашем повествовании один, и Вася снова у его порога, но никого не видно. Володя куда-то укатил на своём Буцефале, оставив посвежевшую масляную лужу одиноко чернеть во дворе. Дарьи тоже нигде нет. Подниматься на второй этаж, и знакомится с Дарьиной мамой, и отдавать ей карточку вкупе с нелепо звучащими объяснениями Васе совсем не хотелось. Всё устроено так, что одни люди не понимают, зачем другие делают фотографии третьих незнакомых им людей, и объяснить это в двух словах Вася бы не взялся. Он посидел на скамеечке, проутюжил на манер Пуха ботинками землю и, не почуяв под ними никаких находок, собрался уже уходить и заехать завтра, а если уж и завтра никого не будет, то в другой раз.