Андрей Латыголец - «Годзилла»

В моём желудке урчит от недоедания.

— Да, хотел бы я попить с тобой водочки под шашлычок, — говорю ему я.

— Приезжай! Вот дембельнёмся, соберу у себя весь наш период, нам будет что вспомнить и о чём поговорить, — потирая ладони, говорит Лесович.

— Это уж точно…

— До дембеля ещё, как до луны, «слонята»! Жиманите раз сто! — внезапно появившись, говорит нам Кесарь.

Кесарчук имел привычку подслушивать и неожиданно возникать в бытовке, заставая нас врасплох.

Со временем мы научились общаться шёпотом и ставить одного из своих «на фишку».

В тот караул Дубков, главный по второму посту и по кухне, захотел поставить меня на кости. Видите-ли, ему не понравилось, что я медленно ем. Началась потасовка и я здорово оттолкнул этого женоподобного «недофазана» к кастрюлям. На кухню влетел Потап с Тавстуем и нас разняли.

Секач явился сразу за ними.

— Отлично, первый поединок состоится в три ночи, когда уйдёт проверяющий. Кто у нас сегодня ещё залетел?

— Гурский, Мука и Рацык, — сказал, появившийся в дверях Кесарчук.

К трём ночи нас успели конкретно измучать приседаниями и отжиманиями. К незнанию статей добавилась плохая уборка караулки. Секач придирался к малейшим пылинкам и мы могли полатёрить каждые пол часа. Силы были на исходе, на посту стоялось не в моготу. Мороз крепчал с каждой сменой. Ночью глаза слипались и я боялся уснуть, приседая на корточках то в стакане, то в мёртвых точках маршрута.

Перед визитом последнего проверяющего, как правило, это всегда был дежурный по министерству полкан, Секач устраивал нам вводную, так полюбившееся ему нападение на второй пост. Мы хватали автоматы и выбегали без бушлатов на мороз. Пресовали один одного, имитируя нарушителей, качались по снегу. Потом он придумал шугать прохожих. Редкие парочки прогуливались за воротами в ночное время суток, а мы притаившись в кустах, поджидали когда они подойдут ближе, и по команде Секача подбегали к воротам, издавая истошные вопли. Право, в этом была некая доля веселья и меня забавляли испуганные лица гражданских, когда они в ужасе отпрянув, убегали прочь в ночную мглу Минска.

Мой первый поединок состоялся уже глубокой ночью. Уставший, голодный и злой, я всё же навалял Дубкову.

Под шумок из роты Секач брал боксёрские перчатки, и мы метелили друг друга по голове.

Секач был арбитром, остальные подсказывали, организовывая вокруг соперников дворовый кружок, подталкивая и покрикивая на нас, как на собак, на ставках.

Я разбил Дубкову нос и поставил ему на голове пару шишек. Он дрался, как кенгуру, выбрасывая впереди себя беспомощные руки, и я, выждав момент, нанёс ему пару-тройку роковых для него ударов.

Уже ближе к пяти утра, перед заступлением на пост, я сидел в бытовке со своими пацанами и с досадой говорил:

— Бляха, я типа учитель истории, с высшим образованием, а занимаюсь здесь всякой хуйнёй. Этот умалишенный лейтёха тот ещё гопарь, придумал какие-то игры, а мы и сделать ему ничего не можем. Забавно будет, если я пойду в школу и мне придётся учить его детей.

Секач появился совершенно неожиданно, как призрак.

— Иди сюда! — рявкнул он на меня.

Я подошёл.

Он положил мне руку на шею, и притянул моё ухо к своим губам.

— Ты, «слон», ебаный, даже и не думай говорить обо мне и моей семье! Понял?

В следующее мгновение я получил мощнейший удар под дых и отлетел к стене.

За десять минут до заступления, Секач разлил в коридоре два ведра воды и нам пришлось убирать её кусочками старой подшивы.

Секач ударил меня одного из первых, тем самым положив начало беспредела в карауле.

***

На концерте в Доме Офицеров дружно хлопаем в ладоши, глядя на выступление разношёрстной творческой шушеры. Слушаем военные песни, в основном поют на русском и о войне, что немного напрягает. Неужели там никто не слыхивал о рыцарях ВКЛ и героях Речи Посполитой, почему бы не спеть песни костюшковских косинеров или песен, которые пели повстанцы Калиновского? Правда, достала эта тематика ВОВ. И вообще, какое отношение к нам имеет имперская песня «Солдатушки, браво, ребятушки»?

«Фазаны», сидя позади нас, тычут нам в спины, чтобы мы активнее аплодировали певунам и певичкам, если кого прирубает, не брезгуют со всей дури отвешивать лобанов. А спать после бессонного караула, страх как охота. Ещё бы, просидеть полтора часа в тепле, только робот не клюнет носом. Я щиплю себя за ноги. Голова, как ватная, глаза слипаются, и просто невыносимо терпеть это сладчайшее чувство хотения сомкнуть веки. Вот, кажется, на секунду закрою глаза и голова беспомощно падает к груди…

Чтобы не заснуть, я смотрю по сторонам. В Доме Офицеров собрались все подразделения минских гарнизонов, здесь ВДВ, спецназ, пограничники и связисты, ПВО и рота почётного караула. Я смотрю на младшие периоды, где-то видно, что салобоны улыбаются и совершенно не зашуганы, где-то, как и у нас грустные и безжизненные лица. Но самые печальные «слоны» были у ВДВ и спецназа, их бледные облики выдают недюжие и тотальные нагрузки на организм.

Я пытаюсь успокоить себя мыслью, что где-то всё же тяжелее, а моя доля не так уж и плоха.

***

8 марта нас поздравляли с праздником. Международным женским днём. Утром на подъёме «фазаны» издевательски покрикивали на нас и лихорадочно смеялись.

— Вы такие печальные, что вас только девочками и называть. На костях плачете, стучите прапору, реально самый убогий период за всю историю роты, — говорит нам младший сержант Едловец.

Я пропускаю его слова мимо ушей, глубже вдыхая свежий воздух весны. Ещё сугробами лежит снег, но всё же чувствуется приближение оттепели и я надеюсь на такую же оттепель по службе.

На КПП ко мне приехали родители, и я совершенно не стыдясь этого факта, с радостью иду к ним на встречу. Ем, как голодный волк домашние харчи, закусывая жаренную картошку с грибами вафлями и, запивая всё апельсиновым соком, жадно запихивая в себя крестьянскую колбасу.

Мама сказала, что я похудел. Казарменный паёк и режим способны и не на такое.

Отец интересуется моими разбитыми и покрытыми пожухлой коркой костяшками.

— Рукопашная, — отвечаю я. — Весьма жёсткая груша, а норматив надо выполнять.

Вечером в роте решаюсь начать постепенно обзванивать друзей и знакомых, чтобы под предлогом наведаться ко мне в часть, надёжно обеспечить себя необходим провиантом.

Выживать приходилось бессовестным путём. Чего уж тут скрывать.

***

За редким случаем мне иногда перепадало оказаться в линейке, когда после вечерней пайки я быстро успевал побриться и привести себя в порядок. Сперва я делал вид, что пишу письма, но вскоре осмелился и стал брать ротную гитару. За окном лютовала метель и хотелось играть грустные мотивы. Я наигрывал пессимистичные баллады «Alkaline trio» и скучал по дому ещё больше. Заслышав музыку, в линейку наведывались «фазаны» и тогда им приходилось наяривать всякий бред. Пару раз я сыграл им «Гражданскую оборону» и «Тараканов!», но такие песни были слишком режущими слух и меня заставляли играть, по их словам, более вменяемый репертуар.