Андрей Латыголец - «Годзилла»

— За первый период надо бонусы зарабатывать. Мы же потом Вере говорить будем, кого в сержанты выдвигать. Кто чёткий пацан, а кто валенок. Ты же хочешь себе лычки? — спросил Кесарь.

— Если я и буду сержантом, то никогда не посмею измываться над остальными.

— Это ты сейчас так думаешь, а вот когда в роте появятся затупы-малые, будут тебя посылать, все понты только через кости и заёбы выбиваются, — заулыбался Кесарь. — Или же когда Вера вас самих за слонячие косяки на кости будет ставить и почки отбивать, когда ты уже год отпахал, и хочется отдохнуть немного, попроёбываться, посмотрим как ты заговоришь. Так что выбирай на чьей ты стороне.

Быть изгоем я не хотел, но и подводить своих тоже не желал.

Вечером Секач устроил нам тревогу, отрабатывали нападение на пост номер два. Потап скомандовал: «Караул в ружьё!» Мы похватали свои автоматы и всем кагалом ринулись на улицу. Бегали вокруг ворот, распугивая своими дикими орами случайных прохожих. Избирали нарушителя и конечно из нашего периода, задерживая его по полной программе.

— Петрович, — сказал Секач. — Ты нарушитель, прячься, а потом нападай на часового. Остальные смотрим в оба и накрываем.

Я отдал свой автомат Гурскому и укрылся за трансформаторной будкой. Некоторое время обдумывал план действий, а потом короткими перебежками попытался обезоружить часового «фазана» Дубкова. Не успев добежать до цели, меня сбили подсечкой и опрокинули на живот. Со всех сторон посыпался град пинков и меня сложили в «ласточку,» больно зажав между рук и ног автомат Калашникова.

Возвращаясь в караулку, я понял, что пробивал меня мой же период.

Построившись в сменяемой Секач сказал:

— Все смотрели фильм «Бойцовский клуб»? (намедни они просматривали это кино в караулке). Отныне, для поддерживания боевого духа, будем проводить в караулке спарринги. Всё по уму и по справедливости.

Потом Кесарь прошёлся по статьям и отработкам вводных.

— За незнание статей — жмём, приседаем и не курим, — пояснил он.

Мы жали, приседали с огнетушителями, потея и кряхтя, а потом на мороз и холод.

Идя за Лесовичем к «уазику», я чувствовал, как дрожат от усталости и напряжения мои ноги, а впереди ещё два часа на посту. Патрулирование, снег и безмолвные звёзды над головой.

Заступая в ночную смену, проводили досмотр всех дверей, проверяя их закрытость и опечатанность. Спереди шагал деловитый Кесарчук, за ним сменившийся часовой, замыкал шествие заступающий. Снег приятно хрустел под валёнками, оставляя на пути грузные следы, которые заметало уже через минуту.

Я глядел Ромашке в спину и, останавливаясь подле каждой двери, Кесарчук светил фонариком на печать, Ромашев дёргал за ручку и сонным голосом талдычил:

— Закрыто, опечатано!

Кесарь проверял связь из двух точек на посту, всевозможные укромные места, в которых можно было спрятать запретные вещи, инструктировал меня бдить и ни в коем случае не заснуть.

Как только «уазик» удалялся, можно было спокойно вздохнуть и предаться на два часа долгим размышлениям.

На четвёртом посту было три мёртвых точки: возле стакана на ящике с песком и в самом стакане, далее во дворике перед аркой на ступеньках, куда не била камера. Я шоркал валёнками по земле и по возможности садился отдохнуть. Посидеть даже треть минуты было облегчением, лишь бы не чувствовать эту назойливую боль в ступнях и бёдрах. Уши мёрзли, из носа текло и я вытирал сопли трехпалыми перчатками, раздирая ноздри чуть ли не до крови, продолжая патрулировать и с каждым разом понимая, что ни одна сволочь не сунется за эти стены, даже пьяная. Нужны были неимоверные силы, чтобы перевалить этот каменный забор. Вопрос: зачем? Хотя, ходили слухи, что эксцессы случались. Раз в год, а то и дважды. Ещё дембеля травили нам байки, как в «девяностые» на часовых совершались рейды с целью завладеть оружием. «Братки» резали молодых ребят за АК-47. С тех пор на пост заступали только со штык-ножами.

Однако в моём случае страх и опасения сменялись аморфностью и беспечностью. В период караульных прокачек думать от усталости совершенно не хотелось. Я просто существовал, неся на себе бремя армейской службы.

«Навошта? Каму гэта патрэбна? Гэты пот і кроў, гэтыя марныя высілкі. Каб я змог усвядоміць якіясці там дробязі жыцця і зразумець іх каштоўнасць. Лепей бы я ніколі гэтага ня ведаў».

***

23 февраля в части широкомасштабно отмечали день защитника Отечества. Правда, ещё с утра на построении «фазаны» дразнили нас «бабами» и говорили, что это не наш праздник, наш будет 8 марта. Лично меня это никак не задевало. Гоповидные «фазаны» никоим образом не могли оскорбить моих чувств и давно устоявшихся жизненных принципов.

Вера сообщил, что на праздничном концерте нашей роте выпала честь стоять в почётном карауле на сцене актового зала и держать в руках знамя части. На эту процессию сразу же выбрали Потапа и Кесаря. Они, в свою очередь, попросили взять с собой Тавстуя и Ракуту, с которыми проводили веселые сутки в карауле и весьма сдружились в злорадстве над нами. Вера же пожелал видеть ещё и пару новобранцев. Потап назвал Гораева и меня.

После утренней пайки нас нарядили в парадную форму, выдали фуражки, хромовые сапоги и отправили вместе с Лёвой к штабу за знаменем. По дороге он объяснял, каким образом будет необходимо передвигаться к клубу.

Забрав длинный шест с бархатно-бордовым полотнищем, увенчанным надписями, вышитыми жёлтыми нитками, мы отправились к клубу. Всё торжество намечалось на десять часов. Вскоре в клуб пришёл Студнев в парадном кителе и с парой тройкой медалей, видимо, за какие-то там нормативы и сказал:

— Желательно кто-то из вас будет на сцене дёргаться и чесать яйца. Помните, на вас вся часть смотрит, так что не опозорьте вторую роту.

До десяти мы тренировались маршировать к сцене под гимн страны. Потап держал знамя, Кесарь государственную флаг, остальным выдали по шашке с позолоченной рукояткой. Шашки следовало прислонить к правой руке, выбрасывая её при движении вперёд и стараться не отрезать свои красные уши.

К десяти нас вернули обратно к штабу и мы около полу часа мёрзли на улице (торжество задерживалось) в одних кителях и тонких штанах, пока нам не подали сигнал. Из колонок, выставленных около актового зала, прозвучал марш и мы под командой преисполненного величием лейтёхи Лёвы, двинули к клубу вдоль стадиона и прямиком по ступенькам внутрь.

В клубе уже собралась вся офицерская рать, все были начищены и отглажены, сияя медалями и лысинами. Солдат и сержантов посадили на последних рядах, уместив всю часть в этом относительно небольшом помещении, ожидая начала. Снова прозвучал гимн и под команду Потапа, высоко поднимая свои долговязые ноги, мы направились к сцене.