Андрей Латыголец - «Годзилла»

— Ага, а за нас ему отвечать? — указал на меня Гораев.

— «Фазанов» больше, да они и крепче нас, война быстро закончится, а «шакалы» будут на их стороне, — заметил Индюков.

— Я вообще сам по себе, — заявил Ранко, — но сигары искать и бегать за ними не буду.

— Быстро тебя они одного и раздавят, — сказал Чучвага.

— Так в чём проблема, давайте сплотимся вокруг Петровича, вместе оно дружнее, будем подсказывать один одному, помогать, глядишь и проканает, — предложил Ратьков.

— Я не против, — сказал Гораев.

— И я, — присоединился к нему Лесович.

— Не буду я ни за кем стоять, — тут же встрял Гурский и, поднявшись с места, направился к выходу. — Мои «деды» ушли.

— Куда ты? Сядь и послушай до конца лучше, надо всё обмозговать, — сказал ему в спину Индюк.

Гурский закрыл за собой дверь.

Конечно, будучи в друзьях у Шмеля, он рассчитывал на определённые блага в свою сторону и весьма негодовал, когда Кулаков с лёгкой руки назначил меня смотрящим. Видимо, слово Шмеля в роте ничего не значило. По уходу «дедов» Гурский пытался войти в доверие к Потапу, но когда весь «фазанятник» дружно назначил меня основным, окончательно разочаровался и опустил рук.

Сейчас, спустя долгое время я понимаю, что, наверное, нужно было настоять, сплотить этих ребят вокруг себя, а я возымел гордыню и психанул.

— А знаете что, мне тоже по боку, я слагаю с себя полномочия старшего, но желательно я за кого-то из вас получу по голове.

На этом разговор был окончен.

После отбоя, я подошёл к Потапу и прямо сказал, что теперь не несу ни за кого ответственности и что все сами по себе.

На время этот коллапс дезориентировал «фазанов», но лишь на непродолжительный срок, вскоре начались адовые деньки и особенно в карауле.

***

В перерывах между караулами, чисткой снега, строевыми и другими тяготами армейской службы, нас постоянно гоняли на «физо», включая пробежки по части, вобщем всё для того, чтобы окончательно вымотать солдата.

Сыпал мягкий снег и вторая рота охраны под руководством младшего лейтенанта Секача, отправилась в спортивную подсобку, получать лыжи.

Мы толпились возле входа, ожидая пока «фазаны» выберут себе лучшие пары лыж. Нам, естественно, доставался шлак, но меня это не смущало. Напрягало лишь одно — сержанты стали на нас покрикивать, пренебрежительно развешивая ярлыки «слоны» и прочие диковинные слова из нецензурного лексикона. Я видел, как Секач улыбался, когда Потап или Кесарь приказывал нам поторапливаться.

Потом эти дурацкие марш-броски по стадиону.

Нарезаем круги, кто-то из наших толком то и на лыжах стоять не умеет. Секач командует:

— Воздух!

Все, кроме сержантуры падают на снег, благо он не мокрый.

— Вспышка слева! Вспышка справа! Вспышка с тыла!

Потап довольно комментирует наши падения, держась неподалёку от лейтёхи.

В располаге второй час «физо» проходит под началом Секача и Потапа. Все мы голые по пояс, лейтёха гарцует в майке и подёргивает своими мышцами.

Держим уголок, сидя на взлётке, потом сразу же делаем по пятьдесят отжиманий.

— Вторая рота жмёт на костях! — говорит Потап.

— Потому что мы вторая рота, а не крестьянская первая и третья! — вторит ему Кесарь.

Секач слушает и запоминает.

После идём на турник подтягиваться и снова отжиматься.

В целом меня устраивали эти нагрузки, если не учитывать рьяное уделение внимания нашему периоду со стороны сержантов, они постоянно делали нам замечания, дабы мы не расслаблялись.

Пот лился ручьём и к концу второго часа мы были полностью измождены и обессилены.

На информационном часу после «физо», Секач раскрыл передо мной всю свою гоп-сущность. Я сидел, слушал и смотрел на это ещё детское, но уже огрубевшее широкое лицо. Голубые коровьи глаза, шрам между бровей, слегка сползающий на переносицу, молочная кожа. Было в его взгляде что-то наивное, но в свою же очередь просматривались суровые черты новоиспечённого тирана.

Мы повторяли статьи, пока Кесарь, сидя рядом с Секачём, зачитывал нам новости из СБ.

— Да ладно тебе, Серёга, никто тебя всё равно не слушает, — прервал его Секач. — Хочу со «слонами» пообщаться. «Фазаны» ребята ушлые, раступились немного, что с них взять? — сказал он и его глаза зарыскали по нашим лицам.

— Ну вот ты, скажем, — обратился он к Гурскому. — Много кому на граждане пизды давал?

Гурский поднялся и ответил:

— Ну было дело, сразу и не вспомнишь… — почесал затылок Вова.

— А вырубал кого с первой подачи?

— Да нет, вроде…

— А я вот, когда в казино охранником работал, каждый вечер кого-нибудь да и выносил. Один раз зэка выключил, а тут его братки подоспели, хорошо, что у меня кожан был одет, так бы нож под сердце вогнали.

— А шрам у вас на лбу тоже боевой? — тут же поинтересовался Потап.

— Да это ещё с детства, у меня проблемы с мозгом были, опухоль возникла, правда доброкачественная, мне её через нос высасывали, но лобэшник покромсать пришлось.

Секач не унимался и продолжал нас рассматривать.

— А ты, малой, как здесь оказался? — спросил он у коротышки Мукамолов.

— Подсосало, товарищ лейтенант, — встав, бойко ответил тот.

Все заржали.

— А вот представь, попал ты на зону и тебя закинули в камеру к двум здоровенным петухам и они тебе говорят: в жопу или в рот, или зарежем на месте. Чтобы ты выбрал?

— Лучше смерть.

— Что ты гонишь, подставил бы очело своё сразу!

Мука замялся.

— А ты бы что выбрал? — спросил он у Лесовича.

— Попытался бороться.

— Да тебя, дрыща, в две секунды укатали и оттрахали потом, смысл?

— Не могу знать тогда, товарищ лейтенант. А вы бы как поступили?

— Ну я бы сперва сказал, что отсосу, и когда бы мне хер к губам подсунули, накинулся, откусил и выплюнул бы его к хуям, потом пока второй в растерянности не знал, что делать, вырубил и его на месте.

В линейке повисла тишина.

— В любой ситуации нужно мозг включать, ориентироваться на месте и действовать. Хоп — удар, два — ответка.

Я слушал все эти размышления и только тогда стал осознавать куда я попал, в какую же беспросветную клаповню и деградированную субстанцию закинуло моё бренное тело.

— А вот кто мне ответит на вопрос. Все же знают Купалу и Колоса, ну так вот почему-то в среде продвинутых писателей Коласа вообще не котируют. Почему это?

Повисло молчание.

— Рискну, предположить, — поднял я руку и привстал, — из-за того, что Колос писал всякие стишки про Сталина, возможно доносы, был короче на подсосе, а Купала до конца оставался достойным, несломленным человеком, даже вены себе резал, чтобы позора избежать. В конечном счете его и прихлопнули.

Секач смотрел на меня с интересом.

— Правильно. Но вообще ходят слухи, что он перебухал и сам с лестницы рубанулся. Молодец. А от куда у тебя такие познания?