Андрей Латыголец - «Годзилла»

Кесарь вообще заявил, учить его игре на гитаре. Я пару раз преподал ему урок, объяснив и показав стандартный бой с заглушкой и несколько аккордов, и уже на взлётке перед просмотром новостей, он сидел и фальшивил Аm, Dm и С.

— Смотри, Петрович, желательно я до дембеля не научусь играть…

***

В начале марта караул укомплектовался новыми лицами нашего периода. Захарчук сел за ТСО вместе с Нехайчиком, Ранко отправился на пятый пост к Лесовичу, Игнатюк и Сташевский укрепили с Гурским «слонячий» третий пост.

В карауле нас стали ставить на деньги. Каждый наряд нам приходилось скидываться по пять тысяч. На выручку через БВП «фазаны» покупали сахар, приправы, чай и что-нибудь к чаю. Взимать с нас дань поставили Нехайчика. Тот постоянно крутился около Потапа в бодряке, просиживая сутки за ТСО и, обучая непыльному ремеслу Захара. Он записывал в свой блокнот фамилии тех, кто сдал деньги, и тех у кого их не оказалось.

По началу деньги были у всех. Каждый месяц нам выплачивали скудное солдатское жалование, составляющее восемьдесят тысяч белорусских рублей. Этого совершенно не хватало. Постоянно нужно было покупать сигареты, которые разлетались за день, как пух. Я перешёл на «Минск», а потом и вовсе на «Кронен». Со временем дешёвый табак перестал казаться отвратным куревом и заходил за милую душу.

К концу месяца денег практически не оставалось, и «на чай» сбрасывались лишь Нехайчик, Лесович и Гораев, у которых деньги были всегда. К Нехайчику каждые выходные в часть приезжала мама из Могилёва. Мне всегда было жалко эту сутулую женщину, которая тащила на своём горбу все эти большие клунки для своего непутевого сынка и всегда оставляла ему деньги.

Своим родителям я настрого запретил это делать, отнекиваясь армейской зарплатой. Я хотел, чтобы за этот год они немного от меня отдохнули. Мне и так было стыдно, что они пять лет платили за мою учёбу в университете.

В итоге курить разрешали, сдавшим налог, и мы с жадностью смотрели в след, уходящим на перекур Нехайчику и Лесовичу.

Однако я тут же нашёл уловку под любым бытовым предлогом выходить из караулки к сантехникам в подвал и за тридцать секунд успевал выкурить сигару, возвращаясь с молотком в руках или унося его обратно.

Кесарчук же продолжал беспрерывно ставил нас на кости и мы погружались в глубокое и мрачное дно своего бесчестия, напрочь лишившись чувства достоинства.

По возвращению в роту нам предъявили.

Перед отбоем на внутри казарменном построении Гнилько заявил, что у него из тумбочки пропала банка сгущёнки.

— Я не буду сейчас разбираться, кто это сделал, вряд-ли свои будут крысятничать, а так, как голодные у нас только «слоны» бывают, с завтрашнего дня мне каждый из вас должен по банке сгущена. Вас пятнадцать рыл, значит пятнадцать банок. Срок три дня.

Беда заключалась в том, что у всех нас закончились деньги, даже у «обеспеченной троицы», но наши проблемы никого не волновали.

— Крутитесь, как хотите, крыса в роте — это залёт, — сказал Мирон.

Прапор стоял в углу и, молча выслушав все доводы, заявил:

— Узнаю кто, лично шестым тапкам в черты переведу.

Мы стояли в полном оцепенении. Будучи в таких ограничениях и жёстком контроле, только дураку могло прийти в голову, украсть из тумбочки сержанта банку сгущёнки. Понятно было уже тогда, что это провокация, но поголовное безразличие к происходящему и всеобщая затравленность, настолько прочно укоренила в наших отупевших головах чувство безысходности, что никто даже не посмел опровергнуть эту гнусную ложь. Надо скинуться, значит скинемся.

— И ещё, — сказал озлобленный Гнилько, — наш период дружная братва и не дай Бог я когда-нибудь услышу пререкания с кем-то из наших, будь то лох Лакусь или Дубоня с Аней. Если они захотят поставить вас на кости, так тому и быть. Вы в край обнаглели, ленивые жопы, лишь бы проебаться, покурить и порубиться. Готовьтесь, печальные, у вас начались тяжёлые деньки!

***

Практически каждодневное «физо» изматывало нас окончательно. Ещё до прихода в войска я мечтал избавиться от лишнего веса, с целью приобрести хорошую фигуру.

Но «физо» в армии представлялось больше физическим и моральным гнётом, нежели упражнениями с передышками и повторяемым количеством необходимых подходов. Почему-то сразу припомнился инцидент со Сташевским и смешками по поводу его глупых расспросов о занятиях на тренажёрах.

Мы безостановочно жали на костях, потом сразу пресс, как белки в колесе, и снова кости, прес, потом турник и брусья, проклятый «уголок».

Иногда в бытовке я поднимал свою майку и не мог нарадоваться результатам: бока сошли на нет, а прес с грудью выделялись своей отточенной рильефностью. Правда, постоянное чувство голода и усталость мышц вводили меня в панику. Я опасался бессилия и случайных обмороков.

Если «физо» проходило с Секачём, то не важно на улице ли, в расположении ли, либо в спортзале, — нас ждала смерть. Напрягали только первый период. Остальные глядели на нас и, посмеиваясь вместе с Секачём, причитали:

— Печальные.

Секач в особенности любил отжимания. Мы могли по полчаса простоять на костях, дрожа от усталости, и падая бессильно на пол.

— Полтора, полуобморочные, — вторил «фазанам» Секач и мы поднимались, проходя заново все круги ада.

Бегали по стадиону, не меньше двадцати кругов, по окончанию каждого круга в полуприседе, гуськом друг за другом, проходили стометровку. Ноги забивались до отказа, а потом звучала команда «бегом марш» и лишь звёздочки в глазах.

— Работаем по программе спецназа! — кричал нам вслед Секач. — Вторая рота — это уровень батальона охраны.

В спортзале Секач выдавал боксёрские перчатки и мы мутузились друг с другом, подготавливаясь к бойцовым представлениям в карауле.

С Левашевичем дела обстояли иначе. Он бегали и жали всех, он хоть и был редкостным занудой, но некая справедливость для нас всё же существовала.

Я видел, как на турник взбирались хилые Ветраш, Аня, Коряго и Лакусь, силясь в конвульсивных попытках подтянуться хотя бы раз, и меня грела мысль, что я запросто смогу отмудохать всех их вместе взятых.

«Фазаны» не любили Лёву, а он подобно Вере крестил на право и на лево.

«Физо» с прапором Станковичем было неизменным уже несколько лет: пробежка вокруг части.

Огибая, как мне ранее казалось, эту небольшую базу, я воочию убедился в обратном. Масштабы были велики. К части прилегало огромное количество складов, огражденных таким же бетонным забором, тянувшимся от КПП, вплоть до следующей станции метро.

Мы бежали рысцой. Прапор особо не подгонял и бежал вместе с нами.

В итоге на один круг мы тратили около часа и возвращались в расположение мокрыми и обессиленными.