Андрей Латыголец - «Годзилла»

Однако, «слонов» мы особо не напрягали, за исключением случаев, когда повседневное однообразие приводило нас в уныние и тогда мы понемногу угорали. Как-то Карпов схватил в столовой больше положенного хлеба и Индюк, уличив его за этим нехватосом, позвал перед отбоем в каптёрку, прихватив с собой буханку черняги и, намазав на толстую лусту хлеба пены для бритья, заставил всё съесть. Бедняга проглотил кусок черняги и тут же убежал блевать в туалет.

Правда, попадались и наглецы. Особенно из всех выделялся медведеватый верзила Бохтыш. Он постоянно возбухал из-за иерархической несправедливости и подсаживал всех на коня. Роста он был под два метра и когда очередной раз в каптёрке распределялись трусы и майки («слоны» получали всё последними) и ему достался самый маленький размер, он наехал на Индюка. Пришлось вступиться и продемонстрировать силу. Я сбил Бохтыша подсечкой на глазах у прапорщика на пол и стал прыгать по нему ногами, утрамбовывая его рыхлое тело во взлётку. Сейчас даже стыдно об это вспоминать, но медведь моментально отих и больше не залупался, осознав, что лучше слушаться и покорно исполнять требуемое, в неминуемом ожидании своего «звёздного часа», тем более, что в отличии от наших «фазанов», мы для них были отрадой.

Индюк любил практиковать «коко джамбо» на «слонах» в минуты потока яростной злости.

Беднягу Карпова вообще принудил напялить противогаз и «джамбовать» перед ним в каптёрке. Карпов исполнил десять подпрыгиваний и отключился у нас на глазах. Все мы не на шутку перетрухали. Занесли тело «слона» к умывальникам и кое-как его откачали. Больше Индюк не экспериментировал, отдавая предпочтение старым добрым костям.

Жёстко «слонов» воспитывали Чучвага и Игнат. За любое неповиновение они сбивали с них кепки и прописывали кулаками в голову, как в своё время прописывали и нам. Не трогали только каратиста Кубацкого, но ему нужно отдать должное, он особо не тупил и делал всё, что велели. Быковал на «слонов» и Раткевич, в основном из-за формы одежды. Ему по «слонячке» за это крепко перепадало.

Однажды Гнилько выщемил на долбанах с небритым кантиком. Я попался под руку, зайдя справить нужду.

— Выбирай, — сказал мне Гнилой, — либо простреливаешь ему фанеру, либо я хуярю обоих.

Я сказал, что своих не бью. Гнилько опешил и никого не тронул.

Раткевич был мне благодарен, хотя наш период его недолюбливал.

И вот теперь, когда «фазан» Раткевич прописывал «слонам» своей чугунной лапой увесистые колыбахи, что от этих звуков у меня самого слезились глаза, я мысленно жалел каждого из них.

Впрочем, в этом и заключалась вся наша неуставщина, да и то только на начальных этапах.

***

На время нехватки «слонов» в карауле меня отправили на пару нарядов на третий пост. Основная часть первого периода статьи вроде бы сдала, но Студнев пока не спешил ставить их на посты.

В карауле я сразу же почувствовал ту ограниченность свободы, которая ранее мне таковой не казалась. Дежурным по роте я был сам себе начальник, и, по сути, ничего не делал, отдавая приказания другим. В карауле жепостоянно приходилось напрягать «слонов», заставляя их убирать помещение, и следить за порядком, ходить по своему посту и уже без особого интереса поглядывать на город и жизнь за его пределами.

Гораев нас не трогал, лишь ставил задачи, которые мы перекидывали на Дилю, Кубацкого, Бохтыша и Карпова. Секач удручал только своим присутствием, приравнивая нас к «слонам», ежечастно указывая на то, что мы их плохо воспитываем. Ностальгировал по дембелям, говоря, что мы в подмётки им не годимся. «Бойцовские клубы» прекратились и Секач одиноко просиживал весь наряд в крохотной начкарке. Ночью по тревоге особо не гонял, но и в отдыхающую пускал со скрипом. Нормально спал лишь Гораев положенных четыре часа, да разводящие Ранко и Ниха.

Караулы попусту превратились в безвкусные наряды. Правда, вечером Гурский просился у Секача бегать в магазин, купить чего-нибудь съестного. На подмогу ему вызывался я и мы ходили в легальную самоволку, закупали много еды, скинувшись всем периодом и тянули мешками провизию.

В бодряке накрывали стол и уже вместе с Секачом садились трапезничать. Особого желания находится рядом с этим деспотом у меня не было, и я то и дело чувствовал себя не ловко, вспоминая, как прошлой зимой наши «фазаны» нагло жрали на этом же месте, пока мы голодные и злые стояли перед ними на костях.

В последний мой караул у «слонов» случился залёт. Когда с вечерним пищевозом к нам прибыл комбат Рысюк, он с ходу поведал начкару, что утром был в министерстве и заметил в кафетерии бойца из нашей роты. В чифан мы уже давно не ходили и все подозрения сразу же пали на «слонов». Как только комбат убыл, Секач построил весь первый период в сменяемой.

— Если сейчас тот, кто был пасекан в чифане себе не назовёт, я весь период уничтожу, — разминая кулаки, сказал Секач.

Право, признаться, мне было жаль их, я знал, кто делал эти вылазки, и было даже обидно, что пацаны так быстро себя обличили.

— Я, — сказал ефрейтор Дилькевич и опустил голову.

Дилю Секач не тронул, по старинке поставил на кости всех остальных, и они до заступления следующей смены, молча простояли на кафельном полу. Диль стоял рядом и всё помыкался встать с ними рядом.

— За одного страдают все, — сказал Секач и отправился обратно в начкарку.

История повторялась, только сейчас я был её назидателем и от этого становилось ещё хуже, глядя, как новые лица сопят и корчатся от боли в упоре лёжа.

— Вы у меня до дембеля умирать будете, — улёгшись на своём топчане, вещал из начкарки Секач. — Я думал, не буду вас трогать, но вы реально самые печальные «слоны», ваши «фазаны» такие же, но они хотя бы не попадались… Кесаря на вас нет. А я слово офицера даю, что с сегодняшнего дня караулы у вас будут через слёзы и пот. Готовьтесь.

Возвращаясь в роту, я лишь с облегчением вздохнул.

По приезду в часть случай Дили уже успел разлететься по всему батальону, а Студневу сделали серьёзный выговор.

Прямо с построения на взлётке ротный завёл беднягу в канцелярию и мы слышали, как он был жесточайше избит лопоухим губошлёпом. Обратно Диль выходил, держась за голову и почки.

***

В роте от задачь, казалось, скрыться было невозможно.

Для себя я сразу выделил пятерых дежурных, из-за которых передёргивало каждого из нас, узнав что они заступают в наряд: майор Лавров, Качан, Муссолини, капитан Иванченко и майор Дикий.

Лавров был сорокалетним занудой с чёрным и вьющимся из-под кепки чубом. Обязанности на разводах он не спрашивал, зато около полу часа удерживал нас на плацу и вещал нам одни и те же инструкции и правила несения службы, приводя в пример всеми уже сто раз слыханные истории, как кто-то, когда-то, где-то накосячил. Рассказчиком он был хорошим и его чёткий баритон, и задвигаемый нам месседж был понятен всем: следуй строго своих обязанностей и у тебя всё получится.