Светлана Фетисова - Зеленое платье Надежды

Целый день в курилке говорили только о корпоративной вечеринке, если по-русски то попойке, ею открывался сезон новогодних праздников, а заканчивалась эта вакханалия обычно аж тринадцатого января — встречей Старого Нового года. Правда, некоторые индивидуумы с крепкой печенью продлевали сие безобразие до Крещения.

Именно поэтому Надежда, в узкой и довольно короткой юбчонке, думала не о том, чтобы справиться с доверенной ей работой, а внимательно вглядывалась себе под ноги, чтобы не зацепиться тоненькими каблучками за провода и не выступить тем самым в качестве клоуна «на разогреве» публики.

Ещё сегодня ей предстояло соблазнить Макса, так она решила. Было страшно, но сколько можно откладывать.

По этому торжественному поводу, Надя проснулась на час раньше обычного и приняла соответствующие экстренные меры, как то: частичная эпиляция, тщательный отбор нижнего белья, яркий макияж и пятнадцатиминутное разглядывание своей фигуры в зеркале. В довершение сборов, она стащила у матери восточный амулет, который, когда-то давно, та пыталась засунуть дочери под подушку, но тогда он был с негодованием отвергнут, нашедшей его Надеждой. Сегодня она положила медную хреновину в сумку и возлагала на неё большие надежды.

Да, когда человеку не хватает веры, он подменяет её суеверием. В переломные моменты жизни каждый ощущает свою беззащитность перед стихией судьбы и тогда пытается окружить себя каменными истуканами, оберегами, спрятаться в дымке благовоний. Пока ещё Надя не знала, что если в небесной канцелярии твоя судьба уже решена, то сопротивляться этому бесполезно.

— Надежда… — кто-то шёпотом пропел над самым её ухом, — … мой компас земной…

Обернувшись и увидев Макса с лукавинкой в глазах, у Нади буквально подогнулись ноги.

— Привет, — сказала она, потупив взор.

— Ты готова к принятию горячительного?

— Ты имеешь ввиду морально или физически? Господи, что я несу, конечно готова. А что, предполагается какая-то официальная программа?

— Извини, я же совсем забыл, что это у тебя впервые.

«И не только это», — про себя подумала девушка и её тут же пробрала крупнокалиберная дрожь.

— Эй, это совсем не страшно, если, конечно, пить со всеми на равных, а вот, если на трезвяк… бр-р. Я однажды имел счастье наблюдать подобное на трезвую голову, это действительно жутковато.

— А чё так? — Гнусаво спросила Надя, подражая безмозглым старлеткам.

— Пил антибиотики… я надеюсь, ты не подложишь нам подобную свинью?

Надя отрицательно мотнула головой.

— Ну и хорошо, а то остальным, и мне тоже, потом стыдно будет тебе в глаза смотреть.

— Неужели, это так… ужасно?

— Да нет. Просто, люди расслабившись окажутся совсем другими.

— Лучше или хуже?

Макс усмехнулся.

— Просто другими. Кстати, прекрасно выглядишь.

После этого короткого диалога, остатки спокойствия покинули Надежду, а так как ей не с кем было поделиться своими сокровенными переживаниями, ей приходилось бороться с возникшей паникой в одиночку. Страх завывал ледяным шёпотом: — Может отложим? Упрямый характер твердил: — Сегодня, завтра, через год, какая разница? Сила воли стискивала зубы: — Синий чулок. Вековуха.

Это страшное слово «вековуха», так называли незамужних девушек в далёком прошлом, это было ругательство, так рассказывала бабушка Софья. Это слово стегало как бич, и Надя решила расправиться со страхом. Для чего, она попросила Толяна во время перекура подстраховать её, а сама помчалась в буфет. Конечно, перекуры имели тенденцию затягиваться на целых полчаса, особенно в предпраздничный день, но всё-таки, на всякий случай, пусть будет кому хлопнуть, если вдруг.

Она неслась по длиннющим коридорам, забыв о хрупкости каблуков, её нёс порыв и помогал преодолевать препятствия. Вот уже заветная дверь, но толкнув её, Надя поняла, что вряд ли её порыв поможет миновать очередь. Глаза тут же потухли, плечи поникли и корпус тела уже начал обратное движение, когда откуда-то из головы очереди раздался голос Вики:

— Надюха, ты перекусить?

Надо сказать, школьная подруга немало была удивлена выбором Надежды: сто грамм коньяка и шоколадка.

— Готовлюсь к вечеринке, разминаюсь, — сказала смущённо Надя, прекрасно зная, что ушлую подругу на мякине не проведёшь. Вика терпеливо дождалась поглощения коньяка.

— Я не знаю, за кого ты меня принимаешь… выкладывай.

Надя прислушалась к своему организму, где под натиском виноградного тепла отступали колючие страхи и пятясь к двери, бодро пообещала:

— Я выложу, честное слово, чуть позже. Ладно? Там ведь съёмки и я вырвалась на две минуты. Там Толян…

Вика, чуя недоброе в поведении подруги, озадаченно покачала головой и принялась за салат.

Конечно же она успела, успела даже выкурить сигарету, от которой тут же зашумело в голове и могла бы выкурить ещё пяток, если бы захотела.

Но Наде уже ничего не хотелось, ни соблазнять Макса, ни обалденно выглядеть, ей было всё равно и она с трудом заставляла себя отрывать задницу от ящика, на котором так уютно было сидеть в тёмном углу. Тепло, укромненько…

— … не пятый, а шестой, дубина. Мотор не останавливать, переписывай в кадре.

Как ушат холодной воды, так неприятно. Когда в расслабленном состоянии пытаешься аварийно сконцентрироваться и делать всё быстро, получается чёрт-те что… Колпачок маркера не хотел слезать, пришлось помогать зубами, а при этом тридцать человек внимательно смотрят и ждут. Дубина, она и в Африке дубина. Когда всё-таки Наде удалось членораздельно произнести: «Вторая серия, сцена шестая, кадр пятый… извините, сцена пятая, кадр третий, дубль шестой», и спотыкаясь исчезнуть из кадра, актёр, давясь от смеха, не смог произнести свою реплику и съёмку всё равно остановили.

Пока группа, гудя от смеха, обсуждала неудачный дубль, Толян подкрался к сидящей на ящике Наде.

— Что с тобой?

Девушка съёжилась от стыда, ей хотелось провалиться под землю и остаток жизни прожить с гномами.

— Ты плохо себя чувствуешь?

Идея была прекрасная и она закивала головой.

— Ладно, выручу тебя.

Глядя, как Толян играючи справляется с её хлопушкой, Надя пригорюнилась. Она очень не любила врать, не любила когда ей врали и вообще лжи как таковой, сейчас её пугало это её падение. Тем не менее, угрюмое выражение лица и алкогольный блеск в глазах сделали своё чёрное дело, вся группа поверила в её болезнь. Её опять стали жалеть, а это терпеть было ещё тяжелее. И когда, задавленная собственным стыдом, девушка попыталась вернуться к своим обязанностям, ей не дали.

— Ну, что ты, посиди… вон бледная какая…

Конечно бледная, это от злости на себя, дурищу и врунью. Для окончательного бесповоротного падения ещё не хватает отвратительной постельной сцены, где-нибудь в декорациях, на казённом белье и её уже ничто не сможет спасти в собственных глазах. Ну и пусть.