Александр Кириллов - Моцарт

Читаю дневники Дины Шварц 177 177 Дина Генриховна Шварц — с 1956—1989 г.г. завлит в Боль. Драм. театре в С-Петербурге, где главным режиссером был в тот период Георгий Александрович Товстоногов. «столетней» давности. Я тогда еще и не родился, а моей маме она могла бы быть младшей сестрой. Давно это было или недавно… для меня — никогда , а для мамы — всегда … Так иллюзорна жизнь и так хрупко наше бытование.

Семнадцатилетняя девочка в несуществующих для меня 30-тых день за днем с пристрастием допрашивает себя, казнит, кается… Что хочу, не делаю, а что не хочу, делаю … Дина строит планы, самосовершенствуется, готовится жить. И вдруг оглянулась, а сорок прожитых лет уже промчались как один-единственный авральный сумасшедший день, когда думаешь: потерпи еще немножко, поднапрягись, скоро всё кончится и завтра вздохнешь свободно. И всё кончилось, страница перевернута — и с фотографии смотрит сморщенная старушка с виноватым и потерянным взглядом когда-то черных и горящих глаз, завлит БДТ… Репетиции, горы рукописных пьес, гастроли, партактивы, актерские посиделки, успехи, провалы — беспросветные дни в безутешных беседах с Георгием Александровичем. Всё куда-то катилось, тянуло, казалось неотложным, что-то обещало — и требовало, требовало, требовало. Надо, надо!.. Сегодня она едет в Куйбышев смотреть Демича на предмет приглашения в БДТ, а в 36 лет он уже похоронен и забыт. Саша Вампилов — еще вчера скитался по Москве, неизвестный, гениальный драматург, только бы поставили — и мир узнает, услышит, раскроет рот, оценит. 35 лет, как его уже нет на свете. Всё поставили, всё сыграли, все увидели — тихо, всё по-прежнему. Земля как муравейник, кишит, братец, кишит… Товстоногов пришел — и ушел. От прежнего БДТ остались только отметины в сердце у тех счастливцев, кто видел когда-то его спектакли… Разве ухватишь за хвост ускользающую жизнь?

Я вдыхаю её по крупицам, еще порхающим в удушливой атмосфере настоящего. Смотрю сейчас на людей и сознаю, что бессилен принять их реальность: сколько ни вглядывайся — они так же истают как призраки, и не только в твоей жизни. Ты сам, порой, кажешься себе порывом ветра, прошумевшем у дороги в сухой листве.

«Вы знаете, что в моей жизни я никогда не видел ничьей смерти… и моя мама должна была стать первой… Я много выстрадал и много плакал, но помогло ли это?.. Мне пришлось наконец утешиться. Сделайте это так же… плачьте, выплачьтесь, но утешьтесь в конце концов. Помните, что Всемогущему Богу так было угодно, и что мы можем сделать против Его воли? Примем скорее [всё как есть] и поблагодарим Его за то, как всё случилось, ибо она умерла счастливой… Вы считаете, что она сделала кровопускание слишком поздно — это возможно… Но я должен вам прямо сказать, что моя блаженная мать должна была умереть. Никакой доктор в мире не смог бы её спасти на этот раз, ибо — и это для всех очевидно — такова была воля Бога, её время истекло… Прочтем же благоговейно Отче Наш за её душу и перейдем к другим делам — всему своё время. Я пишу вам это в доме мад [ам] д’Эпиней и мсье фон Гримма, где теперь я остановился. У меня хорошенькая комната с очень приятным видом из окна…»

4-го июля её отпевали в церкви Св. Евстахия (Saint-Eustache). Этот скорбный путь от улицы дю Гро-Шене до церкви Св. Евстахия, в отличие от Вольфганга, я шел пешком. Но очень скоро я потерялся в малознакомом мне парижском районе, и чем дальше шел, тем меньше понимал, где нахожусь. На узеньких улочках не было ни души. Но когда я наконец оказался на оживленном перекрестке, мне не удалось с моим плохим французским выудить из толпы хоть кого-нибудь, кто бы меня понял или захотел бы понять. Я миновал новый культурный центр Жоржа Помпиду из стекла и металла, представлявший собой муляж выставленных наружу внутренностей, заполненных больше туристами, чем парижанами. И то, что этот стекловидный кишечник встретился на моем пути к церкви, где была заказана заупокойная служба по Анне Марии Моцарт, стало свидетельством того, что я почти у цели.

Церковь Св. Евстахия — нечто громоздкое, несуразное, вроде средневековой крепости, ощетинившееся водостоками, опоясанное арочными окнами с зубчатыми чугунными решетками. В башенках что-то римское. «Каменная роза». Под нею «Роза» поменьше с римскими цифрами по окружности. Проект собора создавался в стиле готики, но декорирован с элементами ренессанса. Рядом переулок Св. Евстахия с обезглавленной статуей (воина, римлянина?). Против собора большой сквер с каскадом спускающихся фонтанов. На площади перед собором — огромная каменная голова с яйцевидным черепом, глядящая в небо, подложив себе под щеку отрубленную кисть правой руки. Площадь называется « Place Rene Cassin ». Близлежащий сад — « Jardin de fleurs ».

Что из этого правда, а что я соврал, может сказать только коренной парижанин, да и то, если он житель этого квартала.

Похоронили Анну Марию на кладбище Saint-Jean-Porte-Latine , принадлежавшем церкви Св. Евстахия. Ныне кладбище ликвидировано.

«Суббота, 4 июля 1778 года. Мария-Анна Пертль в возрасте 57 лет, жена Леопольда Моцарта, капельмейстера из Зальцбурга в Баварии, скончавшаяся вчера на улице дю Гро-Шене, в названный день предана земле на кладбище в присутствии Вольфганга Амадея Моцарта, её сына, и Франца Хейне, трубача легкой кавалерии Королевской гвардии, друга (Подписи) Моцарт, Ф. Хейна, Ириссон, викарий. Пров [ожающие]».

Провожающие…: скорбным привидением — Наннерль. Безмолвный слушатель безудержной болтовни Анны Марии — аббат Буллингер. Домашний ухажер и шутливый вздыхатель — Шахтнер. Хлебосольный хозяин и тонкий ценитель её кухни — Лоренцо Хагенауэр. Графиня Лютцов и графиня Робиниг — разделявшие её увлечение театром. Последней шла воспаленная тень Леопольда, с кем Анна Мария останется неразлучной и на небесах. «Всемогущий Бог! Париж стал могилой для моей дорогой супруги… Невыразимую боль испытал я, когда смерть разодрала на две части наше счастливое супружество, чтобы это понять, надо самому это пережить».

Она собралась и ушла. Пошепталась с сыном накануне ночью, отогрела свои руки в его горячих, как у отца, ладонях, нагляделась на него уже навеки вечные — и ушла…

Его подружка Анна Мария (урож. Пертль) — желанная, смешливая, словоохотливая, преданная ему всей душой, как бы отъехала на неопределенный срок и теперь колесит по свету в поисках захолустного, затерявшегося в горах Зальцбурга, где сгорает от нетерпения в ожидании встречи с ней, присушивший её сердце, остроумный и колкий, Леопольд. Обежав полный круг, всё начиналось сначала. Опять терзания, ожидания, мечты и холодная постель одинокого мужчины. Одна надежда, что продлится это недолго.