Александр Кириллов - Моцарт

«Может быть, в семейной жизни Лиз была бы еще большей стервой, — доходят до меня слова Зюсмайра. — Но главный восторг — голос , он-то влюбился в примадонну . А чем поразила Констанца?»

Агния слушает, прислонившись спиной к дереву, подложив одну руку под голову, а согнутый мизинец другой — прикусив.

«Констанца? — переспросил я , — Как чем? а добрачный договор, она им навсегда привязала к себе Вольфганга, ничем не рискуя… Сначала он сотворит миф о Констанце. Потом будет внедрять его в сознание Наннерль и Леопольда и, наконец, убеждать свою жену, что она-то и есть его Цнатснок , а не Констанца Вебер. В первой же венской опере он создаст трогательный образ благочестивой Цнатснок , и „бедный рыцарь“ Трацом посвятит ей себя. Этот злюка Трацом или паршивец Трацом — к нему Моцарт будет ревновать свою жену до конца жизни, будучи не прочь обнаружить в ней отражение преданной, доброй, чувственной девушки из зазеркалья, которой когда-то прельстился. Так что Лиз любил Моцарт, а её сестру сделал своей джульеттой Трацом».

«Даже не подозревая, как ей неприятно жить под чужим именем, — отозвалась Агнешка. — Жить и чувствовать, что любят и превозносят как бы вовсе и не тебя. Разве так честно?»

«Не знаю, не знаю…. но сегодня он видит её моими глазами, а они…» — и я тормознул, почувствовав взгляд Зюйсмара.

Совсем стемнело. Над озером свист крыльев диких уток вплетается в ночные взмахи знобкого ветра.

«Знал бы он, каким несчастьем обернется для Констанцы его „благородный“ порыв», — вздохнула Агнешка.

«Он-то дýмал, что её спасает».

Агнии совсем не видно в сумерках, но тень её — там, у дерева, накалена. Она обжигает меня на расстоянии. Я воспламеняюсь и обугливаюсь, словно многоразовая птица Феникс.

«А не надо бы ему без конца ей внушать: « Доверяй моей любви, ведь у тебя есть доказательства её », — процитировал мой текст Зюсмайр.

«Но он и вправду был готов многим для неё жертвовать, — напоминаю я. — Он влезает в долги, чтобы отправить её лечиться на воды в Баден. Он наступает себе на горло: „Я твердо решил написать Adagio для часовщика, чтобы дать в руки моей любимой женушки несколько дукатов, хотя эта работа мне ненавистна“. Он попрошайничает, когда не может их заработать. Он унижается, выпрашивая для своей женушки бочонок пива у баронессы. Он отказывается от поездки в Англию. Он всегда принимает её условия, он терпит её выходки. Её желания для него закон. Он нежен и заботлив и, как собака, привязан к ней, но, видно, для счастья этого недостаточно. „Где я спал эту ночь?“ — хорошим вопросом (да?) озадачен он в письме к Констанце. И в подтверждение, что эту ночь он провел дома , вдруг, откуда ни возьмись, появляются надоедливые мыши, с которыми он до утра препирался. Теперь можно сослаться на них: не веришь мне, спроси у мышей? Этот червь сомнения никогда не перестанет грызть обоих».

«Интересный ты придумал выверт, — усмехнулся Зюсмайр. — Но профессор медицины Антон Ноймайр сделал из их переписки с женой противоположный вывод, что его любовь к Констанце постоянно росла, а в конце жизни Моцарт даже не мог сочинять в её отсутствие ».

«Из чего само собой выходит, — услышали мы голос Агнешки из темноты, — что если чувства Моцарта с каждым днем их брака растут, то о чувствах Констанцы нечего и говорить — она обречена любить „ бога музыки“ без памяти».

«Кто ж не хочет сказки?» — съязвил Зюсмайр.

«Можно, конечно, крик души принять за голубиное воркование, — обозлился я. — Но, зная его почерк, нельзя не почувствовать за потоком из нежных слов скрытую боль».

«Как и в его музыке, напичканной тяжеловесными паузами, вперемешку с игривостью и апофигизмом».

«Так говоришь, лю бовь у них крепчает считает Ноймайр. Ну, да. Можно на это и так посмотреть, прочтя, например: „Я слишком привык к тебе и слишком тебя люблю, чтобы мог оставаться в разлуке с тобой так долго“ 103 103 «Ich bin dich zu sehr gewöhnt — und liebe dich zu sehr, als daß ich lange von dir getrennt seyn könnte» Еще одно значение gewöhnt — приученный к… . На первом месте, что? „Слишком привык“. Одно противоречит другому: слишком любить то, к чему слишком привык нельзя — привычка притупляет любовь. „Мне плохо быть одному, особенно, когда меня что-нибудь тревожит“. Уже теплее. В такую зависимость от жены может попасть либо тот, кто прикормлен её материнской заботой и привык перекладывать на неё принятие решений, либо — одержимый ревностью, который едва закроет глаза, и перед ним сразу же предательские картины её измен».

«Мужская логика, это уже я слышала, — подала из темноты голос Агнешка. — Констанца влюблялась в фуги, потом — в молодых мужчин, в итоге в Зюсмайра, который бросил на неё зловещую тень».

«А Зюсмайр тут при чем?» — возмутился он.

«26 июля, — напоминаю ему, — она в сопровождении Зюсмайра вернулась домой, родила своего шестого ребенка Франца Ксавера , между прочем. После родов уехала с ним в Баден. Появились они в Вене только 30 сентября на премьере „Волшебной флейты“, и сразу же после неё снова укатили в Баден, пробыв там весь октябрь, и вернулись уже в ноябре. Кто к кому привязан, тот тому всем и обязан. Надо думать, что под конец Вольфганг примирился с этой её связью. „Делай с N.N., что хочешь“ — напишет он ей 14 октября в последнем письме».

«А ей это уже было неважно, — появилась из темноты, Агнешка. — Она теперь в хорошем расположении духа — правда? [и смотрит на меня]. С нею в Бадене верный Зюсмайр. [она поглаживает его по щеке]. Отправила мужу партитуру вместе с его одеждой, о чем он просил — что еще от неё надо? Написать записку? Ну, забыла, отвлеклась. Кстати, ей уже неинтересны нотации мужа, интересней шутки Зюсмайра».

«Какой выверт в их жизни, — улыбается довольный Зюсмайр, — раньше шутил он, теперь смеются над ним».

«Ей никогда не были понятны ни сам Вольфганг, ни его юмор, — бормочу я. — Нельзя обмануть натуру. Констанца Вебер останется Констанцей Вебер, хоть пиши с неё икону и почитай за святую».

«Твоя ирония тоже, надо сказать, не на высоте, — переглядывается Агнешка с Зюсмайром. — Но если бы она и достигла ушей почти тридцатилетней женщины, то только бы её раздражила. Поскуливания мужа её уже тихо бесили. И красноречивым ответом на все его жалобы стало молчание».

«Это факт, — уныло подытожил я. — Но каждый раз он всё еще удивляется: «Если ты не получила моего письма, то, по крайней мере, могла бы написать самá , или ты должна только отвечáть мне?»

«Я бы сказала спасибо и за это, что хоть иногда отвечает».

«Могу представить себе её сухие короткие письма. Прочтя их с новым мужем, они, не раздумывая, бросили их в печку».