Александр Кириллов - Моцарт

«Неуверенна, — отзывается Агния, и её отражение безучастно отворачивается, — они хоть и сестры, но из разного теста. Сдоба и обдирный хлеб». — Агния заплетает косички и вглядывается в себя, чтобы оценить свой новый образ. Её волосы выкрасили в темно-каштановый цвет. Её заставляют носить темные линзы, за которыми прячутся голубые глаза. Она придвигает к зеркалу кресло и усаживается. — «Ты кто? — указывает она на себя глазами. — Небольшая грудь, но красивая, коленки круглые, фигурка в порядке, личико… Какое у тебя милое лицо. Живет себе такая тихая, скромная, мечтательная девочка, — стебается Агнешка со своим отражением, а оно, передразнивая, строит ей рожи, — и не замечает, как её взгляд от кукол и детских игр переключается на мужчин, появляющихся в доме. Она слышит, как мать учит уму-разуму старших: все мужики сволочи, поматросят и бросят. Но в их доме бросают как раз мужчин. Ей жалко Вольфганга — и больше ничего. „Маленький, бледный, худой, никогда не питавший никаких иллюзий по поводу своей внешности“. 96 96 Наннерль о брате. Он смешной и добрый, но ни положением, ни деньгами там не пахнет. А женщине, чтобы им увлечься, надо чем-то гордиться — внешностью или богатством, или положением в обществе, или бешеным успехом».

« Успех — был, — осторожно замечаю я. — Их свадьба (4 августа) случилась как раз после премьеры оперы Похищение из сераля (16 июля), которая прошла с настоящим триумфом».

«Вот, моя дурочка , и завязка всей истории. Женские уши самая верная лазейка к женскому сердцу».

Агния собирает кверху волосы, открыв лицо, и её пьяные глаза сразу же приобретают форму оливок, открыто по-детски глядя на меня из зазеркалья. Но это уже смотрит не Агнешка. Эту девочку с припухшим ртом и бесхитростным взглядом — я не знаю. Агния обводит пальцем своё отражение, намечая глаза, брови, приоткрытые губы. — «Да, успех ошеломил!»

«Ещё бы, — подхватываю я, — успех и звон монет — самый приятный звук для женских ушей. Дни расписаны, как у королевских особ 97 97 Четверг 26 февр. [концерт] у Голицына. Понедельник 1-го марта у Й. Эстергази. Четверг 4 — у Голицына. Пятница 5 — у Эстергази. Понедельник 8 — Эстергази. Четверг 11 — Голицын. Пятница 12 — Эстергази. Понедельник 15 — Эстергази. Среда 17 — моя первая собственная академия. Четверг 18 — Голицын. Пятница 19 — Эстергази. Суббота 20 — у Рихтера. Воскресенье 21 — моя первая академия в театре» — и так до конца месяца. . Деньги от концертов текут рекой. «За концерт он берет в среднем 4 тыс. евро в современной валюте. Только доходы от уроков трех учеников составляют в пересчете на нынешние деньги около 18 тыс. евро в год. Постановка «Дон Жуана» в Праге принесла гонорар в размере минимум 38 тыс. евро. Живя в Вене, Моцарт берет за урок по 45 евро в час, отец же в Зальцбурге всего 4. В целом его уровень доходов сравним, к примеру, с доходами преуспевающего главврача какой-нибудь частной клиники». 98 98 Искусствовед Габриэле Рамзауэр, главный хранитель музейных экспозиций и реликвий Моцартеума. Но денег никогда не хватает. Приятель Вольфганга из венской знати, у которого тот как-то попытался их занять, был поражен: «У тебя нет ни зáмка, ни конюшни, ни дорогостоящей любовницы, ни кучи детей. Куда ты деваешь деньги, мой дорогой?» — «Но у меня есть жена Констанца! — расхохотался Моцарт. — Она — мой замок, мой табун породистых лошадей, моя любовница и моя куча детей».

«Ты хочешь сказать, ему была нужна другая жена?»

Я морщусь от резкого отблеска в зеркале, и злюсь, что сам себя загнал в угол.

«На твою байку, хочешь, я расскажу свою, — спасает положение Агнешка. — „Как-то летним вечером Констанца, прогуливаясь с мужем, обратила внимание на молодую венку, изыскано одетую. Какая нарядная! — вздыхает она. — Мне больше всего на свете нравится её пояс, и особенно красный бантик, которым он застегнут. — Какое счастье, — радуется Вольфганг, — что тебе нравится именно бантик. Потому что только на него у нас и хватит денег“. Наверное, ей был нужен не вундеркинд и безалаберный транжира, а взрослый и здравомыслящий мужчина. В замужестве с Ниссеном — это уже другая Констанца, и нам кажется странным, что она, оказалось, может быть и хозяйственной, и заботливой, и преданной. Ниссен её не упрекает, не злится, если она захандрит, а ищет, чем бы её развлечь и развеять дурное настроение. Он к ней снисходителен как к женщине. Он надежен, внимателен, терпим. При случае поощрит, а главное, каждую минуту она слышит: „Ах, какая ты у меня красавица. Ты самая лучшая“. Вот без чего не может прожить женщина. Она — стихийна, море разливанное, и Моцарт — неорганизованный, неуправляемый, болезненно самолюбивый. Он привык, чтобы о нем заботились, сам же он не умел и не был приучен думать о других… Этому его пыталась научить Констанца… Мать, а затем и отца, он оттолкнул, вернее, оттолкнулся от них, но так ни к кому и не пристал, оставаясь одиноко дрейфовать посреди реки, всё поглядывая то на тот, то на другой берег, а течение несло его по своей воле, тянуло, крутило… Дорогой экипаж, бильярдный стол, пристрастие к модной одежде, по утрам собственный парикмахер»…

«Он придворный композитор. Надо иметь жалованье Сальери, чтобы достойно себя чувствовать при дворе. У Гайдна, который жил в поместье Эстергази, в договор было включено всё, вплоть до пожертвований на благотворительность, а Моцарт жил в дорогой европейской столице. Только за аренду квартиры он был вынужден выложить 15 тыс. евро. Для сравнения, его отец платил в пять раз меньше за этаж из семи комнат с большим салоном. Так что, доход… сам по себе не бывает ни большим, ни малым, всё зависит от обстоятельств…»

Мне показалось, что Агнешка спит, свернулась в кресле калачиком, держась за голову, дышит беззвучно, как во сне, и я замолчал. Почему-то вспомнился Караваджо. Мне не хочется нарушать её сон, я допиваю своё виски в тишине.

«Только представь себе, — услышал я, — как однажды Констанца проснулась и на глаза ей попался её муж — маленький невзрачный человечек, с вздорным характером, неуемной гордыней, беспомощный и деспотичный, с вечным рефреном в душе: „стань такой, как я хочу“, что её смертельно раздражало, и… вот она — развязка».

«Кончились денежки — кончились девушки», — вдруг сорвалась у меня с языка дурацкая прибаутка. — Праздник кончился, но он-то ещё не умер. Он еще ухитряется их где-то перезанять, эти проклятые деньги, чтобы заткнуть дыру, которая кажется ему всего опасней. Из самых неприкасаемых трат: лечение жены в Бадене и пополнение его гардероба. Не нам судить подходили они друг другу или нет, сошлюсь на популярное мнение: «Последний период не был в розах ни для Вольфганга, ни тем более для его жены. И всё же, вопреки всем трудностям, ссорам и обманам последних лет, пара все-таки устояла». 99 99 Из книги Alain Gueullette «Mozart retrouvé»