Александр Кириллов - Моцарт

«Я должна сказать Наннерль, что шерстяная ткань не очень дешевая здесь, и что цветную не носят, но только белую». И цвет савана стал модным в этом году. И могильный холод в квартирах и номерах гостиницы преследовали Анну Марию со дня их отъезда из Зальцбурга. Дожди, долгие серые дни без привычных домашних забот, семейных обедов, добрых знакомых, радушных соседей, без музыкальных вечеров и любимой забавы зальцбуржцев «Bolzlshießen», сопровождавшейся весельем и шутками (они с Вольфгангом заочно оставались её участниками, благодаря Леопольду и Наннерль, как правило ставивших за них небольшие суммы).

Просыпаясь, Анна Мария долго не открывала глаз, но мыслями уносилась каждый раз в их зальцбуржский дом, к привычной домашней жизни. Первым делом спешила на кухню, чтобы удостовериться растоплена ли печь и занялась ли Трезль завтраком. Их обычные со служанкой пререкания по поводу обеденного меню прерывал безудержный лай Пимперль, их милой пёски, которую пора было выводить на прогулку. И едва Анна Мария успевала умыться и переменить халат на домашнее платье, как за столом уже сидела какая-нибудь знакомая с новостями. С утра пораньше их, наряду со сплетнями, приносили к ним в дом со всех концов города. «Милая Аннерль, говорят, старшая из двух дочерей плотника умерла от водянки; это из тех, которые шили платья, — напоминал Леопольд, — а их брат натирал воском обувь Вольфганга». Но тут же они с мужем забывали о покойной соседке и обсуждали, назначенную на среду 22-го, свадьбу великого конюшенного барона Готлиба ф. Вайротера и Марии Анны Баризани в часовне летнего замка Мирабель (невеста переживет Анну Марию на пять месяцев). Она некрасива и, как полагал Леопольд, очень суетна.

Не успели они обсудить свадьбу и скоропалительный отъезд молодоженов в Алтоттинг — стук в дверь. «Меня зовут Ксаверио Пьетрагруа. Это моя жена» Да, да, милости просим. Виолончелист шлет Вольфгангу привет, хоть и незнаком с ним лично . Он тут же получает приглашение от Леопольда на вечернюю «Стрельбу в цель», где мишенью на этот раз будет «Катерль Гиловски в колыбели», потому что сегодня у неё день рождения. Беседуя с господином Ксаверио Пьетрагруа, краем глаза Анна Мария следит за пёской. Пимперль вспрыгнула на стул и тянет к себе лапкой краюху хлеба и нож, чтобы ей отрезали кусочек. Анна Мария знает, чем её успокоить. Она достает табакерку с испанским табаком и, ткнув внутрь пальцем, дает лизнуть палец Пимперль.

Одна новость сменяет другую, но ей всё интересно, когда тут скучать. Уже 15 дней как болен господин Буллингер инфекционной желтухой. Мужчина одинокий, надо его навестить, и, может быть, немного посплетничать с ним об архиепископе. Кстати, пересказать ему услышанное от Польди, что «за жилыми комнатами архиепископа, со стороны сада, там, где высится театральная колоннада, наконец-то пристроены салоны для игры в карты, а внизу?.. Бани! Да, да, бани. Как у языческих императоров Рима, которые помещали бани при театрах. Смешно!.. Мы скоро закончим в Сен-Себастьяне 147 147 Богодельня для умалишенных в Зальцбурге. … Весь замок Мирабель щетинится громоотводами… Я думаю, что такая защита необходима его резиденции, ведь князю надо постоянно иметь над своей головой громоотводы из-за проклятий и угроз публики, которая обязана ему новыми земельными податями».

Они по-соседски обсудили и это , не отказав себе в маленьком удовольствии позлословить на прощанье о красноречивой судьбе княжеского комиссара Венцеля Хауфнера, который как раз был уполномочен контролировать сбор податей в связи с новым земельным налогом. Венцель Хауфнер, неудачливый мытарь, он же и администратор графини Антонии Лодрон, не далее как 3 недели тому назад заметил у себя на ляжке синее пятно (слово в слово пересказывала она Буллингеру свежую новость, услышанную от мужа), именно «на том месте, где он носил в кармане ключи. Он решил, что причиной синяка были ключи, задевавшие ногу при ходьбе, и брадобрей Гюнтер держался того же мнения. Он втирал винный спирт, но пятно разрослось до колена… Короче. Синее пятно — первый признак гангрены. Это случилось внезапно, за два дня, и он умер прежде, чем об этом успел подумать, утром 23-го, после принятия накануне святого причастия… Ему было только 55 лет. Мой Бог! Если лис умирает, берется и его шкура! Будь начеку, старость!»

Раз уж заговорили о покойниках, вспомнили и о сыне капитана княжеской охраны фон Кёнигсклее, умершего от вздутия живота. « Сепперль Хулбер , камеристка, тоже отправилась в вечность. Она схватила острую простуду, её отвезли в госпиталь, и там, не приходя в сознание, она умерла 23-го». Острили, вздыхали, храбрились, как на пиру во время чумы.

Ночи в Зальцбурге, как и везде в провинции, темные, длинные и глухие. Кончается день, и кажется, что кончается жизнь, или, во всяком случае, всё ваше существо охватывает кризисная горячка — не то выживешь, не то умрешь. Слава Богу, с первыми признаками рассвета подавляющее большинство зальцбуржцев выживало. Пожары, стихийные бедствия, происки нечистой силы активизировались по ночам, и горожане смиренно прятали головы под одеяла и ждали — с кем из них на этот раз это случится.

Однажды в ночь с 21-го на 22-е, внезапно разбуженный Леопольд пришел в ужасное смятение. Трезль подтвердила, что в час ночи, зайдя в кабинет, она также услышала страшный толчок, как если бы что-то очень тяжелое рухнуло. Стены завибрировали и раздался громкий замогильный стон или что-то в этом роде. Её охватила паника, она бросилась к себе в комнату и спряталась в своей постели.

Утром в церкви весь город шептался об этом несчастье. Обрушилась стена дома и сокрушила зады гостиницы «Щука» и почти целиком два соседних дома. К счастью, гувернантка, она спала с детьми, услышала шум песка. Она разбудила хозяина гостиницы, тот бросился к пастухам, которые спали в задних комнатах, и едва они выпрыгнули из своих постелей, как огромная стена превратилась в строительный мусор, из которого торчали обломки их кроватей.

Но кто же так стонал, что его услышала Трезль? — предваряет Леопольд вопрос Анны Марии. «Сейчас к этому подойду, — берет он паузу. — Портной Йозеф, по случаю ремонта, был вынужден съехать с квартиры. Терпение, я подхожу к стонам. Для того, чтобы пристроить Йозефа, пока он себе что-нибудь не подберет, я поселил его в маленькой комнатке под крышей. Мы приближаемся к стонам всё ближе и ближе. Этой ночью он вернулся поздно, и не смог попасть в дом. Он побродил вокруг и постучал к Катерль, прядильщице шелка, а Нандль [служанка] ему открыла дверь. Но он не смог подняться к себе, так как дверь на лестницу была заперта (никто из нас не заметил, как он вышел). Итак, он устроился на ступеньках под фонарем и заснул. Толчок разбудил его. Человеком он оказался боязливым и, вместо того чтобы выяснить: что же это было, принялся со страху зевать, вздыхать и пукать».