Лора Сегал - Полкоролевства

— Какой-то розыгрыш!

«Мы знаем, — говорит Бернстайн, — что агенту с мобильником в Дублине или Дубае привести в действие взрывное устройство на Таймс-сквер так же легко, как и в иерусалимском Старом городе. Мы начинаем изучать возможность дистанционного киберманипулирования в таких замкнутых зонах, как учреждения для оказания неотложной помощи».

— Ширли, это, конечно, шутка!

— Ну да, и девять-одиннадцать [34] Имеется в виду террористический акт 11 сентября 2011 года. тоже шутка?

— Скорее правительственный заговор, — отвечает Деб. — Тебе не кажется странным, что этот офицер службы безопасности и врач отделения неотложной помощи — оба Хаддады?

— Она еврейка, — повторяет Сэм.

— Хорошо, милый, все хорошо, — говорят они.

— Кстати, — это Деб спрашивает Ширли, — а что он вообще делал в Гленшоре? Помнишь, ведь как раз там мы провели лето, когда приезжал дядя Сеймур?

— Я-то помню другое лето, когда мы опять не смогли поехать в Израиль, — говорит Ширли, и Самсон (правую руку его держит Ширли, левую — Деб) видит, как они неумолимо сползают — словно два человека, скатывающихся в яму в продавленном тюфяке, — в свой вечный спор длиною в жизнь.

Споры в доме Горвицов не утихали никогда. Дядя Сеймур мог вытащить из кармана «Форвертс» [35] «Форвертс» — крупнейшая в мире еврейская газета на идише, выходит в Нью-Йорке с 1897 года. с какой-нибудь статьей, а их отец мог с ней согласиться или, напротив, решительно не согласиться, подкрепив свою позицию какой-нибудь цитатой, если только кто-то не переставил ее источник — толстый том с зеленым корешком, которому полагалось стоять вот на этой самой полке, здесь или здесь, а иначе ему приходилось извлекать соответствующий пассаж из памяти. Никто не ждал и ни от кого не ожидали, что кто-то дождется, пока другой закончит. Если спорщик желал быть услышанным, он просто говорил громче. Трое детей семейства Горвиц робко вставляли свое скромное мнение. Если кто-либо из двух маленьких умниц высказывал свою точку зрения, взрослые расплывались в улыбке.

Когда дядя Сеймур спросил Самсона, кем бы он хотел стать, когда вырастет, мальчик ответил: «Эстрадным комиком», и стоны сестер, вотще взывавших к Господу, не помешали ему пересказать любимый анекдот про старого раввина:

— Моше приходит к раввину и заявляет, что такое-то поле принадлежит ему. Раввин слушает и соглашается: «Ты прав, это поле твое». Выходя, Моше встречает Хаима, который идет к раввину, чтобы сказать, что это поле принадлежит ему. И раввин слушает Хаима и говорит: «Ты прав, это поле твое». Хаим отправляется домой. А жена раввина, слушая все это из соседней комнаты, выходит и говорит мужу: «Одно и то же поле не может принадлежать и Моше и Хаиму», на что раввин говорит: «Ты тоже права. Такого быть не может».

Потом пришло время, когда Самсону стало казаться, будто он то и дело слышит, как выходит воздух, — такой звук исходил из табуретки с кожаным сиденьем, что стояла у них в коридоре, — мама называла ее пуфиком, — когда на нее опускалась чья-нибудь задница. Сэм представлял себе два пуфика друг напротив друга — на них садились его сестры, на один Ширли, на другой Дебора. А как легко становилось, когда поймешь, какая из правд правдива, какую из двух историй стоит выбрать для своих фантазий, чьи несчастья были настоящими и кем придется все-таки пожертвовать, для чего в конце-то концов ты существуешь, на чьей ты стороне, кто твой враг! В последующие полвека ни Дебора, ни Ширли ни разу не усомнились в собственной правоте. Дебора неизменно утверждала: все, что делаем мы , плохо, а все, что делают они , хорошо, а если и плохо, то только в ответ на то плохое, что мы сделали им . Ширли же была убеждена: все, что делаем мы, хорошо, а все, что делают они — бог весть по какой причине, — непременно плохо. Каждая стояла на своем, опираясь на собственный набор фактов.

Роль Самсона, как он ее понимал, заключалась в том, чтобы злить обеих, всегда занимая противоположную точку зрения.

Доктор Хаддад видит, как сестры выходят из палаты и направляются к шабатнему лифту, и заходит к Самсону Горвицу. Пациент, как и раньше, неподвижно лежит на спине. Его глаза открыты.

Доктор крутит ручку, регулирующую наклон кровати.

— Вы должны сидеть, мистер Горвиц, и сидеть в кресле. Если хотите поправиться, начинайте двигаться.

— Я безнадежен, — отвечает Самсон и издает звук, похожий на смешок.

— Почему вы так говорите, мистер Горвиц?

Пациент молчит.

— Как управляют дренажной фабрикой, мистер Горвиц?

— Бумажной, бумажной фабрикой! Мы там делали картонные коробки — до чего же они хороши! Представьте себе эти ровнехонькие штабели цвета Иудейской пустыни. Мы всегда помнили: ведь был же мудрец, который придумал, что хранить их надо плоскими, а потом возвращать в исходное положение.

— Мистер Горвиц, вы знаете, где находитесь?

— Я говорил этому парню — на небе.

— Вы на небе?

— «Если же не найдут меня, ищите в другом месте» [36] Аллюзия на стих 7:34 из Евангелия от Иоанна: «Будете искать Меня и не найдете; и где буду Я, туда вы не можете прийти». . Евреев это не так уж тревожит. Ведь вы еврейка.

— Конечно, — говорит доктор. — Разве вы умерли?

— Утонул на пляже в Гленшоре. Если вы еврейка, почему у вас на голове эта штука? Извините, что спрашиваю.

— Эта штука называется хиджаб, — говорит Мириам не без раздражения. — Почему он пугает людей? Моя бубе [37] Бабушка ( идиш ). носила красиво причесанный шейтл [38] Парик ( идиш ). . Она стала врачом, когда это еще было внове, и была франтиха. Моя любимая тетя Беренис преподает философию. Она носит прическу на манер шейтла с челкой и заколкой, но вряд ли отдает себе в этом отчет. Что мы только не творим со своими волосами! Женщины иногда их покрывают, а мужчины? Одни надевают шляпу, входя в дом своего Бога, а другие снимают. Ох уж эти шляпы! — доктор на минуту умолкает. — По воскресеньям я гуляла с дедушкой Абнером и по его шляпе судила о том, насколько важны встречные, особенно дамы. Дедушка то касался полей шляпы, то зажимал их между большим и указательным пальцами, как если бы собирался ее снять, то слегка приподнимал шляпу, а то и снимал этаким широким плавным движением. А мой дядя Шимон — его мы с моей младшей сестренкой не могли себе представить без ермолки даже в постели. А я ношу хиджаб, как и мои свекровь и золовка. Мужу нравится.

— Разве он вас не стесняет?

— Не больше, чем белый халат врача. Или вас ваши штаны. Ничто не облегает тело так плотно, как кожа. Почему вы решили, что умерли? Медицинская карта утверждает, что вы живы. Больше того: мы удивлены, мы просто озадачены тем, как быстро вы поправляетесь.