Лора Сегал - Полкоролевства

Джо закрывает глаза и не открывает их, досчитав до двух.

— Хорошо. Отлично. Мы знаем, что вы почувствуете себя гораздо лучше, если мы сможем вынуть дыхательную трубку.

Джо мигает и считает до двух — «да».

— Если я уберу эту трубку, то, возможно — не обязательно, но вполне возможно, — вы не сможете дышать самостоятельно. Вы это понимаете?

Джо ждет. Потом мигает. Он понимает.

— Хорошо. Теперь вы должны уяснить одно: если я извлеку трубку, то уже не смогу вставить ее обратно. Вы понимаете?

Почему Джо не берет паузу, чтобы обдумать услышанное? Он моргает. Он и это понимает.

Доктор держит руку Джо в своей.

— Вы хотите, чтобы я вынул дыхательную трубку? Не торопитесь с ответом.

Джек не торопится. Он думает так долго, что доктор говорит:

— Я задам вопрос иначе, чтобы мы были совершенно уверены в том, что поняли, чего вы хотите, и нет необходимости повторять этот разговор: нам оставить эту трубку? Вы этого желаете?

Джо все еще думает. Век не опускает, не моргает — что было бы естественно, — чтобы увлажнить глазные яблоки, и не закрывает глаз, чтобы, досчитав до двух, сказать «да» и тем самым выбрать жизнь или смерть.

Доктор сидит на краю кровати — руку Джо не отпускает. Он смотрит на пациента. Джо смотрит на доктора.

Люси сидит на застекленной галерее восьмого этажа. Если вас, читатель, уже утомила Люси с ее вечными поисками очков, подумайте, как утомилась она сама: ведь найдя их, она должна все время держать палец в записной книжке и одновременно извлекать мобильник из его норки. А надо еще вынуть очки из футляра, отыскать на телефоне нужную кнопку, нацепить очки на нос, чтобы уточнить номер — она никогда не могла удержать его в памяти, пока набирает, — это ж рук не хватит.

— Кэти? Подумать только! Я даже не надеялась, что ты возьмешь трубку. Звоню, и вот ты на том конце провода! Я хочу прочитать тебе смешной рассказик про смерть.

Кэтрин говорит, что сгорает от желания услышать ее рассказ. И Люси читает ей «Сэди на небесах». Подробный, оригинальный, тщательно сформулированный и в высшей степени лестный отзыв Кэтрин — вот что Люси всю жизнь хотела услышать, но она не верит ему и считает, что так Кэти проявила свою недоброжелательность.

Поскольку на Люси очки для чтения, свое отражение в черной от ночи стеклянной стене видится ей размытым. Столь же размытая сестра вкатывает на галерею кресло с голой размытой Любой; они больше не пытаются заставить ее прикрыться. Они все здесь — свихнувшиеся старики, и все до единого голые. Вот миляга Райнлендер с удлиненными извилистыми членами точно у святого с полотна Эль Греко, если смотреть на него снизу. У голой Энстис — ей за девяносто — тонкие изящные кости, аристократической лепки череп. Вот Самсон, толстый утопленник с ночного пляжа в Гленшоре. Его живот — такие встречаются сплошь и рядом — начинается прямо под сосками. Старик Джек — он плачет — выглядит особенно голым, потому что его огромная темная волосатая голова кажется одетой. Его кресло толкает голая Хоуп, ее седые космы рассыпались по плечам. Одна сестра ведет под руку безучастную Илку, а другая вкатывает Лилли — ее огромное черное тело выпирает из кресла. Сестры Горвиц идут, повернув головы друг к другу, — чем не говорящие профили на старых карикатурах в «Нью-Йоркере», изображавших вечеринку. Вот и на эту вечеринку собрались беспомощные и потерянные — мужчины, каждый при пенисе, женщины, каждая при паре буферов. Люси замечает, что и сама тянется за спину: развязать тесемки халата — одни на шее, другие на талии.

Доктор Мириам Хаддад — а она знает, что опаздывает на совещание в Центре престарелых, — проходит мимо открытой двери межконфессиональной часовни «Ливанских кедров». Уточнение: в часовне нет двери. Она всегда и для всех открыта. Мириам заглядывает внутрь и звонит Салману по мобильнику.

Салман уже выходит из своего кабинета, но секретарша его окликает:

— Жена просит вас спуститься в часовню, прямо сейчас.

— Зачем? Дайте-ка мне телефон.

— Она разъединилась. Она просила срочно.

— А где эта часовня?

— Рядом с больничным отделением Чейз-банка.

— Что стряслось? — спрашивает Салман у Мириам. — Мы опаздываем на совещание.

— Смотри!

Стоя у входа в часовню, Салман Хаддад смотрит на пальму в горшке, напольный светильник и безличное пространство, готовое принять людей любой веры и не оскорбляющее ничьего вкуса. Салман видит розовые ступни коленопреклоненного мужчины, чей лоб касается пола. Стоящий на коленях ребенок с поднятыми в молитвенном экстазе руками при ближайшем рассмотрении оказывается не ребенком, а крохотной женщиной в крохотном платье, туфлях без каблуков на перепонке и в белых носках с кружевной оторочкой. Тут же раскачивается старик в талесе.

— Мириам, в чем дело? Ради чего я сюда торопился?

— Посмотри на стену напротив светильника. Пока ты шел, буквы стали тускнеть.

Когда их спросили, трое молившихся в один голос отвечают, что видели, как указующий перст рисует на стене буквы. Что, по их мнению, там было написано? «Бог Един» или «Кирие елейсон»? [47] Господи, помилуй ( греч. ). Это значит, что теперь вечная жизнь теоретически возможна. Доктор Мириам Хаддад полагает, что на самом деле перст написал «Простите!» — с восклицательным знаком. Салман Хаддад подходит ближе и различает, что исчезающая на глазах надпись — «Опа-на!». А вот насчет восклицательного знака Мириам права.

В комнате на четвертом этаже доктор Стимсон сидит на краю кровати, где лежит, опираясь на подушки, Джо Бернстайн — без трубки он, по-видимому, дышать уже не может. Доктор ждет, когда Джо мигнет. И если они еще не умерли, как говорится в сказке, то и сейчас живы.

Лора Сегал (урожденная Грозманн; р. 1928) — американская писательница, переводчица, преподаватель, автор детских книг.

Родилась в Вене, в благополучной еврейской семье. В 1938 году родителям удалось устроить девочку на детский транспорт — так называли поезда, которые вывозили детей из стран, где к власти пришли нацисты. Она попала в Англию, там ей давали приют семьи разного социального статуса и достатка. Способной и целеустремленной девушке удалось окончить Лондонский университет, но в 1951 году Лоре Сегал пришлось уехать в Доминиканскую Республику, куда уже иммигрировала ее семья. Через три года, в течение которых Лора Сегал пожила в сельскохозяйственной коммуне, затем перебивалась частными уроками, она получила американскую визу и уехала в США. И хотя ей пришлось переменить много малоинтересных работ, она продолжала писать, чем занималась с юности.

Рассказы Лоры Сегал долго отвергали разные издательства, но первый ее роман «У чужих людей» (1964; рус. перевод 2014) напечатал в виде серии рассказов «Нью-Йоркер». Изданные затем отдельной книгой, «У чужих людей» имели успех, и Лора Сегал начала писать свою вторую книгу «Ее первый американец». Однако вышел роман лишь в 1985 году, так как после смерти мужа Лора Сегал вынуждена была зарабатывать на жизнь преподаванием (в Колумбийском, Иллинойсском университетах, Принстоне и т. д.). Критика восторженно приняла роман, объявив его лучшей попыткой создания «Великого Американского Романа».