Дойна Галич-Барр - Колокола и ветер

Недавно я видела, как они сами клали камин. И подумала, что это отличная идея, поскольку ни одно помещение не отапливается.

Вечерний звон возвестил о начале службы. Я тихо открыла тяжелую деревянную дверь и вошла в церковь. Какая сильная картина! Бесконечное число раз я видела ее и всегда ощущала присутствие вечности в этом Божьем доме. В городах ни одна церковь не производит такого впечатления!

Тьма, свечи, лампады и ангельские голоса монахинь.

Я утешилась пением и молитвой и вновь поняла, какое спокойствие дает мне вера. Теоретизирования разных профессиональных целителей о собственных методах лечения внушали только страх, неуют, неизвестность и тревогу, а может, и причиняли вред тем, кто, поверив, подвергся процедурам гипнотической регрессии.

Я задала себе вопрос: кого этот врач-психиатр призовет на смертном одре? Душу из прежней жизни? Но из какой? Было достойно сожаления, что он учился в лучших университетах, известен в Майами, где живет и имеет большую практику и много последователей. Опасность в том, что он хорошо пишет, убедительно говорит с людьми, умеет очаровать. В основном его окружают женщины – завистливые, депрессивные, слабые и полные страха. Есть несколько других авторов и «медиумов» со сходными теориями и практикой.

Так же как многие верующие, я очень рано в жизни поняла, что Бог и его любовь – единственная истина. В этом монастыре ни на чем не было отсвета живой плоти – только жизнь Святого Духа, связь с Христом, звук и образ нашей души, находящей ответ и гармонию в молитвах и песнопениях. Здесь все было ясно, просто, спокойно, скромно, целомудренно, с вечной верой, без дилемм и сомнений. В вере была вечность души и любовь. И поэтому все здесь дышало божественным ритмом. С большого креста Христовы очи глядели мне в глаза и понимали мое земное волнение и страх.

Я долго смотрела на него из теплой комнаты, под потрескивание камина. Завораживали движения обнаженного торса, крепкие мышцы, тонкая талия, стройное тело, которое изгибалось, как эластичный резиновый жгут, с каждым движением топора, пока он рубил толстый ствол дуба. Он был похож на древнегреческую скульптуру олимпийского победителя. Возможно ли: я не узнаю этого человека, музыканта, который регулярно меня посещает весь последний год. Он всегда был одет, в рубашке, застегнутой на все пуговицы, как бы ни было жарко. И вот сегодня, после холодной ночи и первой, слишком ранней метели, я вижу, как он, полуголый, рубит и колет дрова, и открываю страсть в движениях его тела. Какие еще неожиданные свойства я в нем открою?

Он аккуратно складывал поленья. К нему присоединился монах, чтобы вместе с ним отнести дрова в монастырь. Он что-то сказал монаху и поспешил в свой дом. Когда вернулся, на нем был лыжный джемпер и шапка. А я не могла забыть его обнаженное тело. Он взял санки, нагруженные поленьями, и повез их в монастырь. Не знаю, почему я опустила на окна шторы, как будто они могли меня защитить от нахлынувших мыслей. Только пламя освещало комнату и мое взволнованное лицо.

Он не должен заметить во мне перемену. Ведь она произошла не внезапно, лишь потому, что я увидела в нем самца. Он неожиданно появился во сне, ласково шепча самые лучшие слова. Мы были близки. Он говорил, а я слушала его рассказ о жизни и планах на будущее. Он никогда не узнает об этих снах.

Я не скажу ему, что открыла в нем и в себе. Буду молчать – я не хочу потерять ни его, ни себя. Я знала, что он скоро придет и принесет мне щепки на растопку и поленья для камина. Сварила суп, который он любил. Долго ждала. Слушала, как он ходит и рядами укладывает поленья там, где они не отсыреют от снега. И впервые начала рисовать его.

Я изобразила его земным человеком, полным желаний и скрытой страсти. Снег был все реальней и все смелее, он засыпал комнату, и мольберт, и мои мечты. Я чувствовала, как набухает грудь, по ней разлилась приятная боль расцветающих желез, из сосков потекла жидкость. Вдруг началась секреция пролактина, стимулированная сильным желанием забеременеть. В трансе желания стать матерью я коснулась того состояния, которое Бог дает женскому телу в беременности, ощутила его вкус. Желание было сильно как никогда, потому и тело реагировало. Этот случай меня испугал, хотя состояние было приятное.

– Изабелла , – сказала я себе громко, чтобы вернуться в реальность, – ты вечная мечтательница, живешь на грани реальности и неуемных желаний. Ты создаешь иллюзии. Он – твое воображаемое второе «я», ты же знаешь – нет человека, у которого были бы те же желания. А он еще и чужой, ведь ты ничего не знаешь о нем. Тебе нравятся его композиции, голос и темно-синие глаза, такие же, как у Николы. Не обманывай себя. Возможно, твоя жизнь его занимает и он любит твое искусство также, как его любил Андре. Но он только слушатель, пойми, а реальна, быть может, лишь сама музыка.

Беги отсюда, ибо ты вселила страсть и желание в своего таинственного посетителя. Ты не найдешь здесь покоя, которого искала. Избегай его, не раскрывай больше перед ним свою жизнь и намерения. Вернись к родителям, в свой дом. Не скитайся по свету! Успокойся, и тогда продолжится жизнь и осуществится миссия, которая тебя ждет!

Это был трудный диалог с самой собой. Я знала, что не готова поставить перед собой вопрос, что он для меня значит или что я значу для него, – только потому, что сегодня вдруг ощутила желание иметь от него ребенка и что мне дороги часы, проведенные с ним за этим рассказом.

…Завтра составлю план, ведь я почти завершила работу в часовне. Останусь здесь на ее освящение, а потом уеду, не говоря ни слова. Еще две недели – и перед Рождеством уезжаю!

– Да что с вами? Вы переменились. Может, вас обеспокоило появление в монастыре какого-то незнакомца? Мне сказали, что этот человек задавал много вопросов.

Вы словно разучились слушать свой внутренний голос. Потеряли ставший привычным покой, и, если ошибаюсь, не говорите мне об этом, словно в чем-то меня обвиняете… Или вас потревожил внешний мир, которому мы свидетельствуем, но которого не существует – помимо отклика в нас. Как будто мы уже умерли и воскресаем в этом отклике. Внешний мир на то и дан, чтоб нас провоцировать, будить, питать нашу суетность или доброту, выявлять в нас скрытую молитвенную монаду. Этот незримый космический луч пробуждает ваше искусство. И любое другое искусство.

Я знаю этого незнакомца, что приходил сегодня, но не хочу с ним встречаться. Я видела, как он растаял в тени деревьев. Господи, вы что, никогда не сталкивались с символическим миром? Ведь этот незнакомец – всего лишь моя тень и ничего, кроме тени.