Владимир Минач - Избранное

Каролко спросил:

— Это еще далеко?

— Нет, рядом.

Каролко совсем выдохся. Он едва перебирал ногами. Щеки у него раскраснелись, а нижняя губа была опущена. Отец взял его на руки.

— Я бы еще мог идти сам, — сказал Каролко.

— Конечно, — ответил отец. — Ведь ты уже настоящий мужчина.

За шлагбаумом загудел поезд. Каролко вспомнил и спросил:

— Почему поезда не ходят ночью?

— Некоторые ходят.

— Нет, не ходят. Мы были на вокзале, а поезда не ходили.

— На каком вокзале?

— Ну, пап. На нашем. Когда я спал, мама меня одела. Я только чуть-чуть плакал. Но поезда не ходили. Мама сказала, что они будут ходить, но они не ходили. А Гелена сказала, что поезда ночью не ходят. Так ходят они или не ходят?

— Не знаю.

— Ты ничего не знаешь. Почему ты папа, раз ничего не знаешь?

Ну только этого не хватало, ненормальная баба, таскает их по ночам, как сука. Надо бы ей врезать за это, видно, мало я ей дал. Ну что делать с такой дурищей? И что ей за шлея под хвост попала, ведь не так плохо они жили, не то чтобы очень хорошо, как все, средне. Люди — не ангелы и должны уживаться друг с другом. Так уж водится. Конечно, и я не ангел, люблю выпить. И в карты поиграть. Да что мне еще в жизни остается? Высадили меня на какой-то безлюдной конечной станции, поезд мой ушел, вот так и сижу на одном месте, пью понемногу, да в карты играю. Но чтобы больше — никогда. Мы уже скоро десять лет как живем на одном месте, все время одинаково, ну не бог весть как хорошо, а все-таки терпимо. И вдруг — нате вам. Жить ей, видите ли, захотелось. Известно, чего женщина хочет, когда ей вдруг жить захочется. Шпильки, узкая юбка да крашеные волосы. Наверняка за всем этим какой-нибудь пижон кроется, за всеми этими разговорчиками — какой-нибудь пижон с газончиком. Вот выбью ей его из головы, и все будет в порядке. Любовь! Как будто на свете нет вещей поважнее. Как будто мы можем делать то, что нам хочется. Захочется тебе любви, давай, вперед, оглядывайся, вынюхивай вокруг, пока не вынюхаешь эту любовь, а потом повались в чужую постель. Поиск увенчался успехом. Все время вперед с поднятым песьим носом. С оттопыренным сучьим задом. Вот это да, вот это настоящая жизнь.

— Ты крепко его держишь?

— Что, сынок?

— Да поезд.

— Не беспокойся.

— Я не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось. Держи его крепко.

— Не бойся.

И через минуту:

— Я вижу автобус. И «татру». И сколько народу!

И отец увидел толпу людей, все больше знакомых. Они стояли на тротуаре плотно друг к другу и смотрели, как милиция меряет шоссе и обозначает что-то белыми линиями.

Каролко спросил:

— Они все ждут автобуса?

— Нет, это какая-то авария.

— Почему авария?

— Ну, просто авария. Машины столкнулись, или еще что-нибудь. Катастрофа…

— Катастрофа, — сказал Каролко радостно. — Катастрофу я еще не видел.

— Это не для детей.

— А я хочу. Хочу посмотреть на катастрофу.

По мере того как они приближались к толпе, ему все больше становилось не по себе. Как будто кто-то показывал на него. Люди по одному переставали смотреть на работу милиции, и — да, точно, смотрели на него. Он глянул на свою форму — нет, все в порядке. Так в чем же дело? Почему все на меня смотрят? И вдруг у него кольнуло под сердцем: Геленка. Да нет, это невозможно. Геленка умная, осторожная девочка. Он видел, как она сидит за книжками: сутулые плечи, короткие каштановые волосы падают на лоб. Умная, послушная девочка — но у нее уже своя самостоятельная жизнь. Она отдалилась от него, или он от нее отдалился? Он с ужасом вспомнил взгляд, которым она посмотрела на него ночью: враждебный, да, ненавидящий взгляд.

На тротуаре было тесно, но он пробирался сквозь толпу совсем легко, люди расступались перед ним. Все смотрели на него, но никто не взглянул ему в глаза. Он очутился внутри круга. И облегченно вздохнул. Да нет, нет там ничего, что он себе выдумывает? Какая-то авария. Милиционеры рисуют свои линии. Но на мостовой кровь. Да, это кровь. А вот стоит Краличка. Что ей от него надо? Она что-то подаст ему. Что это?

— Он выпал у нее из сумки, — сказала Краличка.

— Что это? — он ничего не понимал. Боялся понять. И отводил руку от ключа, как от чего-то очень опасного.

— Ключ от дома, — сказала Краличка. — Он выпал у нее из сумки, когда ее это, когда ее сшибли. Бедняжка, только вот… — и она приложила фартук к глазам.

Краличка всунула ему ключ в руку и куда-то исчезла. Они стояли в тишине, даже Каролко притих, вытаращив глаза на милиционеров. Он оглянулся на стоящих вокруг и увидел, как их взгляды избегают его. Что они все, с ума сошли? Ведь это невозможно.

Геленка всегда была такая осторожная. Он может гордиться своей дочерью, сказала ему учительница, когда он в последний раз был на родительском собрании, когда это было? Да, он знал, что может гордиться ею. Почему — бедняжка? Эта глупая болтушка Краличка каждой небылице верит.

Потом к нему подошел заросший щетиной парень в старой кожаной куртке, с замасленными руками. Он мял эти руки и, глядя на них, сказал:

— Вы отец?

— Что?

— Я не хотел, — мямлил парень, все время глядя на руки. Потом вдруг резко поднял голову. — Я… не хотел… я не мог. — Он закрыл лицо руками и начал всхлипывать. Это был отчаянный плач мужчины: все пропало. И тогда он понял, что это правда.

Каролко вдруг заплакал и закричал:

— Не хочу этого дядю. Я его не люблю. — Видимо, он испугался обросшего шофера.

Мне надо идти. Только — куда? Геленку отвезли в больницу, наверно, та самая скорая. Мне надо идти в больницу. Ее отвезли, в этом надежда. В этом пронзительном завывании. Зачем скорой так завывать, если Геленка умерла? Значит, она не умерла, слава богу, все еще можно исправить.

Что все? Все, все, все. Уже никогда я не допущу, чтобы она смотрела на меня так, как вчера. Никогда я этого не допущу. Клянусь, клянусь всем. Всем, что я люблю, глазами детей своих.

Снова откуда-то появилась Краличка.

— Он может побыть у нас, пока вы туда съездите. — Она показала на ревущего Каролко.

— Я хочу домой, — ревел Каролко. — Мама, мама.

Краличка потихоньку, но так, чтоб было слышно, вздохнула.

— Да где ж сейчас твою маму найдешь?

Он обернулся. Круг перед ним расступился. Каролко перестал реветь так же неожиданно, как и начал. На приступке сидела Ката. Она сидела, согнувшись, как будто у нее болел живот. Ката встала и подошла к нему. Потом тихо сказала:

— Я могу взять его, если вам его некуда деть.

— Да, — сказал Каролко. — Я хочу идти с ней.

Отец поставил его на землю. И только после этого почувствовал слабость. Кто-то остановил машину. Добрые люди. Добрые люди везде найдутся. Они появляются везде, где случается несчастье. А я несчастен, разве можно быть несчастнее меня? Сейчас все зависит от того, застану ли я ее… Как это говорится? Застану ли в живых. Умер после доставки в больницу. Несмотря на быструю доставку. Несмотря на немедленную медицинскую помощь. После доставки в больницу скончался от ран. Но ведь это невозможно. Как может умереть Геленка? Какой в этом смысл? Какой смысл после этого будет иметь вся его жизнь?