Владимир Минач - Избранное

Он встал и на ходу просматривал сводку. Все в порядке, все гладко, каждое слово на своем месте. Что хотят, то и получат. Не кривим душой, но и правды не говорим. Все равно правда ни к чему, они бы там только переполошились, а помощи от них все равно не дождешься. Жди помощи только от самого себя. Он с отвращением пнул мешок с кукурузой и вышел на улицу.

Корчму напротив уже закрыли. По всей деревне светилось только несколько окон. Из трех уличных фонарей горел только один. Собака выла на луну. Сонное гнездо. Он прошел через всю деревню к шоссе. Прислушиваясь к звуку собственных шагов, он шел по середине улицы. Вдруг ему показалось, что около забора мелькнула тень: как будто кто-то избегал встречи с ним. Это чувство было ему знакомо. Всегда, когда между ним и членами кооператива происходило какое-нибудь недоразумение, деревня мгновенно наглухо закрывалась перед ним. Его окружали кольцом одиночества. Какая муха их укусила? В доме, где жили дорожные рабочие, еще горел свет. Но калитка была закрыта. Нагнувшись, чтобы отодвинуть задвижку, он с удивлением обнаружил, что калитка заперта на ключ. В чем дело? Мариена выглянула из окна, потом резко захлопнула его. Что все это значит? Ведь они не ссорились, все было в порядке. Глядя поверх калитки, он увидел, как вышла старуха с тазом в руках и р-раз! чуть не окатила его, в последнюю минуту он уклонился от потока воды. Это похоже на объявление войны или на военные действия без объявления войны.

— Не смей, — сказала старуха, стоя у двери, — переступать этот порог.

— Послушайте, мамаша. Что произошло?

— Ты такой… такой… Тьфу! Шоферюга!

Шлепая босыми ногами, она исчезла в доме. Т-так… Такого бы и самый паршивый пес не проглотил. Что они, белены объелись? Какая-нибудь сплетня. Но какая? Он перебрал в уме все, что сделал за целый день, но ему ничего не приходило в голову, он ни в чем не мог упрекнуть себя, разве что за утреннюю ссору с птичницами. Но ведь он ругался с ними почти каждое утро, в этом нет ничего необычного. Конечно, кто-нибудь мог наплести что-то Мариене, я не жил, как святой, это правда. Но ведь никто и не требует от мужчины, чтобы он жил, как святой, никогда такого не слышал. Это ужасно скучно. А если серьезно, я хотел жениться на Мариене, все выглядело так, что я женюсь на ней. Человек не может всю жизнь бегать по свету, как голодный пес с высунутым языком. А председателю не положено юбки вдовицам задирать. Собственно, тут и вдов-то нет подходящих, только такие, которым за шестьдесят. Черт их всех побери, какая муха их укусила? Ладно, завтра все выяснится. А если не выяснится, то тогда… что тогда? Ну тогда, наверно, мы с Мариеной разойдемся, она не будет первая и, надеюсь, не последняя, с кем я разойдусь. Мы ведь мужчины, разве нет? Но когда он представил себе, что он больше не увидится с Мариеной, то сразу понял, что все не так просто. Увидев ее в первый раз, он подумал: импортная девочка. Мариена выглядела так, будто ее только что перенесли сюда с какого-нибудь городского проспекта. Чуть позже он подумал: ради таких ног стоит что-нибудь предпринять. Когда у него выдавался свободный вечер, они ходили в Дубины и целовались. Хорошая девушка, очень хорошая. Хоть она и выглядит, как с обложки модного журнала, в остальном Мариена — очень хорошая девушка. Спасибо вам, отцы района, что вы изгнали меня прямо к этой девушке. А то мы искали бы друг друга тысячу лет и все равно не нашли бы. Это было бы обидно. Он дождется ее утром, когда она пойдет на работу; Мариена — счетовод в совхозе. Все выяснится, наверно, ничего страшного не произошло.

Он тихо вошел в дом. Гривначиха как будто спит. По крайней мере, света у нее нет. Ужин стоял на столе: хлеб, сало, молоко. Он только выпил молока. Потом лег, но не смог заснуть. Он услышал, как Гривначиха вышла в сени попить воды. Тогда он встал, натянул брюки, заглянул в дверь: Гривначиха ворочалась на кровати.

— Вы спите?

— Сплю.

— Говорите, что спите, а на самом деле нет.

Она не ответила, но он вошел в комнату и сел на скамью около двери. Он часто приходил к Гривначихе, всегда, когда с ним случалось какое-нибудь недоразумение.

— А меня выгнали от Мариены.

Тихо. Ни слова. Наверно, еще сердится за утро.

— Старуха, та даже на меня водой плеснула.

Гривначиха молчала. В чем дело? Ведь она никогда не умела долго сердиться. Ведь почти каждый день они ругались и всегда благополучно мирились.

— Что случилось? Вы слышали что-нибудь?

Наконец Гривначиха отозвалась:

— Слышать-то я слышала.

— А что?

Гривначиха села на кровати.

— Только не притворяйся. Передо мной не стоит притворяться.

— Ей-богу, я ничего не знаю.

— Пусть у тебя язык отсохнет, — возмутилась Гривначиха. — Чуть не убил человека и, видите ли, ничего не знает!

— Я?! Кого? Кого я мог убить?

Гривначиха покачала головой.

— А Возара кто избил? Чуть не до смерти!

— Ей-богу… Что это придумали?

— Он еще скрывает, — воскликнула Гривначиха. — Ведь есть свидетели.

Это какой-то дьявольский заговор. Свидетели! Хотят выжить меня отсюда, но это им не удастся. И когда только они успели придумать такое?

— Хотел бы я их видеть, этих свидетелей.

— Еще увидишь, на суде. На тебя в суд подадут.

— Ого-го! Я весь дрожу.

— Первый и главный свидетель — дорожный рабочий. Теперь уж точно тебя в дом не пустят, хоть на коленях проси.

Да, мои отношения с этим рабочим, отцом Мариены, оставляют желать лучшего. Он человек мрачный и пьяница к тому же. А в корчме он кричал, что, мол, не отдаст дочку этому болвану, этому шоферюге, что, мол, моя дочка годится и для королевской постели. Только дочь осрамил перед всеми. Председатель прочитал потом отцу Мариены поучительную лекцию: если вы будете трепать наши имена по корчмам, то я не посмотрю, что вы старый, и так вам врежу, что до смерти будете помнить. С тех пор они едва здороваются. Но почему отец Мариены впутался в этот заговор? Верь он не имеет никакого отношения к кооперативу.

— При чем тут отец Мариены?

— Ведь он тебя видел. Видел, как ты бьешь Возара. Эх, председатель, что ты за человек. Из-за нескольких початков готов человека убить.

Только теперь его осенило.

— Вот оно что. Так вот кто это был.

— А у Возара сейчас доктор. Говорят, его даже хотели отвезти в больницу.

— Так ему и надо. Пусть не ворует.

— Вот бессердечный! Неужели ты нисколько его не жалеешь?

— Почему я должен жалеть его? Подумаешь, дубинкой в них запустил. А он свалился с велосипеда. Вот и все.

— Ничего себе дубинка.

— Что же я должен был их по головке погладить? За то, что они воровали?

— Из-за нескольких початков. Чуть человека не убил.

— Да не бил я его.

— А я тебе, председатель, не верю. Ты человек своенравный, если что-нибудь не по-твоему, ты готов на все. Да разве это в первый раз? Вот даже на нас ты утром набросился, на старых женщин.