Захария Станку - Безумный лес

Лэптурел пришел в ярость:

— Год, говорите? Для нас этого достаточно, чтобы дать вам понять, почем фунт лиха.

Взбешенный полученным отпором, Лэптурел сел в линкольн с Дезидерией Гэзару и укатил в Бухарест. По дороге, в машине, под покровом ночной темноты, забыв про несколько поблекшую внешность мадемуазель и второй подбородок, он мял и тискал ее, сколько и как хотел. Приехав в Бухарест, они остановились в сомнительной гостинице на набережной Дымбовицы, а уже на второй день Лэптурел отправился с нею, от имени Паляку, к философу Петрониу, министру просвещения. В два счета Дезидерия Гэзару была назначена директором нашей гимназии вместо смещенного Туйе. Ему поставили в вину, что он появляется в школе пьяным и уже не в состоянии выполнять свой учительский долг.

Рабочим было запрещено выставлять свои кандидатуры. Борьба между партиями стала еще более острой и напряженной. Учителя, как куропатки, разлетелись по всему уезду — проводили собрания, выступали с речами, вербовали сторонников. Одних, по приказу Стэникэ Паляку, схватили и до крови избили жандармы. Других встретили дубьем, искалечили и выгнали сами крестьяне, по горло сытые болтовней. Тимону основательно досталось в Скриоаште и в Меригоале, а в Белиторях его чуть было совсем не порешили. После этого он слегка поостыл и порядком струхнул. Адвокат Жан Столожан, уездный глава цэрэнистской партии, больше не посылал его по деревням.

— Вы не внушаете крестьянам доверия, дорогой учитель. Они сразу чуют, что вы хотите их провести на мякине. С этого дня вы больше не выступаете на митингах.

— Но в таком случае… как бытье моей кандидатурой?

— Мы оставляем ее в списке.

— Хотя вам не будет от меня никакой пользы?

— Польза от вас будет. И немалая. Нашей партии нужна своя газета, чтобы мы могли нападать и отвечать на нападки своих противников. Вы, учитель, будете писать в эту газету и редактировать ее.

Тимон чуть не взвизгнул от радости.

— Вот это по мне, начальник, я так давно мечтал иметь в своих руках газету. Писать в газету! Я много странствовал по чужим землям. Объездил, можно сказать, полсвета. Хорошо владею пером. Вы останетесь довольны, господин Столожан.

Тимон получил деньги. Подписал контракт на издание с типографией «Свет», и через несколько дней вышел, написанный им от первой до последней строчки, первый номер еженедельной газеты с грозным названием «Топор». На четырех малюсеньких серых страничках «Топора» Тимон зло ругал Стэникэ Паляку и выливал потоки помоев на голову Колцана. Не были забыты ни Митицэ Быркэ, ни Олимпие Келу. Четверть столбца была отведена портрету Лэптурела. На последней странице изображалась Дезидерия Гэзару. Текст пестрел словами, вроде «шлюха», «дура», «старуха» и «старая девка». Между строк делались прозрачные намеки на ее интимные связи с сенатором Колцаном и Лэптурелом. Статья заканчивалась тяжелым обвинением: учительница, под предлогом дополнительных занятий, зазывала к себе домой подростков постарше и развращала их. Тимон не пощадил и Туртулэ. О последнем было сказано, что как учитель он абсолютный нуль и что в своих поездках по селам думает не столько о привлечении голосов избирателей, сколько о девице с приданым, чтобы выйти в люди. Об Албуриу было написано немного, причем тоном сострадания, как о человеке недалеком и глупом.

В городе газета была встречена с интересом, однако Быркэ и Келу встревожились и немедленно послали в Бухарест специального курьера с несколькими номерами «Топора». Его превосходительство Стэникэ Паляку не на шутку перепугался, сел в машину вместе с Лэптурелом и за три часа домчал до Руши-де-Веде. Он провел короткое совещание с адвокатами Быркэ и Келу и послал полицейского комиссара Кирноагэ за типографом.

— Доставить его ко мне, немедля.

Типограф пришел в сопровождении комиссара. Это был лысый, тщедушный старик в очках. Его превосходительство заявил:

— Ты больше не будешь печатать «Топор».

— Если я не буду печатать эту газету, то останусь без работы, господин министр. Наша конституция гарантирует свободу печати.

Стэникэ Паляку посинел:

— Что ты сказал? Ты сказал «конституция»? «Конституция»?

— Точно так, господин министр. Я сказал «конституция». Именно «конституция».

Его превосходительство уже не гневался. Он покатился со смеху. И хохотал, пока не насмеялся досыта. Чтобы доставить удовольствие министру, залились смехом и остальные — Быркэ, Келу и Лэптурел.

— Сейчас, печатник, я — конституция. Слышишь? Конституция — это я. И я приказываю тебе «Топор» не печатать. А что касается работы — без работы не останешься.

Типограф немного успокоился. Спросил:

— А что за работа?

— Будешь печатать газету «Голос Рушанцев».

— Но, господин министр, такой газеты нет.

— Уже есть. Ее издает Гарофеску. Завтра можешь выпустить первый номер. Могу тебя уверить, номер произведет потрясающее впечатление.

Гарофеску был учителем начальной школы, известный своим ядовитым пером. Он тоже перешел к либералам вместе со Стэникэ Паляку. Его знали по двум книжкам трогательных детских рассказов. Но в настоящее время он рвался занять пост школьного инспектора.

Через три дня появился и был пущен в продажу «Голос Рушанцев». Тимон с самого раннего утра слонялся возле типографии. Купив первый отпечатанный экземпляр, он пошел в кофейню и прочел газету одним духом. Его объял страх. Гарофеску, которого он презирал за ясное и невинное, как у девушки, лицо, превзошел его и в резкости и в гнусности. В газете Тимона обзывали бородатым козлом и открыто обвиняли в распущенности. В новой газете содержались явные намеки и на сестер Скутельнику. Пространно рассказывалось о непотребном заведении госпожи Аспазии Гарник и о Козле, как самом постоянном из его клиентов, к которому питали отвращение и страх даже самые изощренные жрицы любви. Смело идя дальше, «Голос Рушанцев» обвинял учителя Тимона в растлении несовершеннолетних. Пока прямо не называлось ни одно имя, но сообщалось, что на следующей неделе будут приведены сенсационные подробности.

— Вот будет потеха, — говорили друг другу горожане из тех, кто более или менее интересовался политикой. — Теперь Тимон еще злее начнет издеваться над Паляку. А Гарофеску попросту вываляет Тимона в дерьме.

— Говорят, Тимон готовится поведать публике обо всех мошеннических проделках сенатора Колцана! Эх! Вот было бы здорово! Вот бы здорово! Пусть-ка он пособьет спеси с сенатора Колцана. Учитель не остановится, пока не выставит их всех на всеобщее осмеяние.

— А я слышал еще кое-что. Тимон собирается описать, как Паляку предал Авереску за чечевичную похлебку, то бишь за министерский портфель.