Захария Станку - Ветер и дождь

Говоря это, он весь дрожит, как будто у него начался приступ лихорадки.

— Мои дети… Мои бедные девочки… Я все время о них думаю… Дайте мне книгу… Все равно я теперь ни за что не усну…

Я показываю ему свои книги. Он выбирает приключенческий роман и уходит.

После его ухода меня посещают братья Арая.

Судя по фамилии, братья — македонцы. Они служащие министерства иностранных дел. Разыгрывают из себя дипломатов: разговаривают медленно, многозначительно.

Мои бедные стулья кажутся им неподходящими, и они предпочитают стоять. Что ж, эти стулья и в самом деле не похожи на кресла из министерских кабинетов.

— Нас арестовали в министерстве, — говорит старший брат. — За что? Мы ни в чем не повинны. Мы никогда не были легионерами. Никогда не занимались политикой. Мы профессиональные дипломаты. Политика правительства — это наша политика. Устав министерства не позволяет нам иметь собственные политические воззрения. Мы находимся на государственной службе и должны подчиняться уставу. Наверное, кто-то написал на нас ложный донос. Кто-нибудь из тех, кто нам завидует. Будьте спокойны, мы здесь долго не останемся! Несколько дней, и все выяснится. Уж тогда мы обязательно дознаемся, кто написал на нас донос, и потребуем у него удовлетворения по всем правилам кодекса чести. Мы никогда не отступали от кодекса чести.

Меня развлекло напыщенное и глупое самодовольство братьев Арая. Меня всегда забавляли люди напыщенные и склонные к декламации. И я немедленно начинаю им подыгрывать:

— Уважаемые господа, я очень сожалею, что не имел чести лично знать вас раньше. Поверьте, я совершенно счастлив, что мы с вами познакомились, хотя и при несколько печальных обстоятельствах. Очень прошу вас снять пальто и оказать мне честь выпить у меня по чашечке кофе.

Молодые люди в восторге. Они снимают пальто и милостиво соглашаются выпить по чашечке кофе. В свою очередь они угощают меня сигаретами «Папастратос». Это большая редкость в лагере. Выпив кофе, они удаляются, пообещав зайти в другой раз.

Вслед за братьями Арая является еще один новый жилец нашего барака. У него большая, круглая, наголо выбритая голова и маленькие колючие глазки. Одет он как спортсмен, собирающийся на лыжные состязания: великолепные лыжные ботинки, куртка, брюки, шерстяной шарф. Он, по-видимому, единственный из всех легионеров, который не очень-то расстроен тем, что произошло. Я знаю этого человека давно, так что ему нет надобности представляться.

— А почему я должен расстраиваться? Поживу здесь денька два-три и уеду домой. Мой дядя, генерал Попеску, и мой двоюродный брат, полковник Никулеску, заверили меня: «Ты, Нику, ни о чем не беспокойся. Разве мы в этой стране уже ничего не значим? Даже если бы ты совершил убийство, мы вытащили бы тебя из тюрьмы. А ведь ты ничего дурного не сделал!» И они правы. Что я сделал? Я был легионером. Ну и что? Я носил зеленую рубашку. Ну и что? Сам Антонеску щеголял в зеленой рубашке. Когда правили легионеры, я заработал немного денег. Ну и что? Разве я один зарабатывал? Разбогатели и другие. У евреев я отобрал одну-единственную лавку и перевел ее на имя своей жены — на мое имя нельзя было: я государственный служащий! Ну и что? Как будто только я один отбирал лавки у евреев! Если начнут сажать в лагеря всех, кто этим занимался, и десяти лагерей не хватит. Мой дядя и мой двоюродный брат заверили меня, что я могу быть совершенно спокоен. Придется отсидеться здесь несколько дней. Подумаешь! Я готов посидеть и два-три месяца, отдохну от всей этой суматохи, только и всего…

— Однако, — прерываю я его разглагольствования. — Многие опасаются, как бы их здесь не расстреляли.

— Это их личное дело! Пусть их расстреливают! Меня это не касается.

— Почему?

— Неужели вы думаете, что меня тоже могут расстрелять? Никогда! Я позвоню своему дяде, позвоню двоюродному брату, и они все уладят.

— Как вы им позвоните?

— Очень просто — по телефону. Я вызову их по телефону.

— А где вы возьмете телефон?

— Разве в канцелярии нет телефона? Я уже договорился с полковником. После вечерней поверки придет солдат из охраны и проводит меня в канцелярию. Я позвоню в Бухарест. Сначала я буду разговаривать с ней целый час. Надо ее успокоить. Скажите, а братья Арая уже приходили к вам? Это не они сейчас прошмыгнули в дверь?

— Да, они были здесь.

— И наверно, уверяли вас, что они не легионеры?

— Разговор шел о самых разных вещах. Но, кажется, была речь и об этом…

— Ну, знаете, вот это уже нахальство! Да я ведь был с ними, когда началось восстание Хории Симы. Мы вместе залезли на крышу министерства, и я еле уговорил их не открывать стрельбу по королевскому дворцу! Они хотели палить по дворцу из пушки…

— А где они взяли пушку?

— Это была зенитка, установленная на крыше. Братья Арая во что бы то ни стало хотели открыть стрельбу по королевскому дворцу. У них даже снаряды были. Но вскоре выяснилось, что они не умеют стрелять. Они никогда не были в армии. Между нами говоря, я тоже не проходил военную службу. Сами понимаете: дядя, двоюродный брат… Если у тебя есть высокопоставленные родственники, все можно устроить… Который теперь час? Девять? Мне пора… Иду говорить по телефону…

И он уходит.

В коридоре стоит маленький приземистый человек. Природа наградила этого человека двумя горбами — одним спереди, другим сзади. Впрочем, он не только горбун, но и хромой — одна нога у него короче. Голова длинная, похожая на лошадиную, на этом горбатом теле она особенно безобразна.

Мой друг, журналист К., заметил горбуна, как только легионеры вошли в лагерь.

— Посмотри на этого красавца с двумя горбами. Лет двадцать тому назад, когда я еще был студентом — мы с ним из одного города, из Браилы, — он был моим соперником в любви.

— И вышел победителем?

— Вот именно.

И мой друг рассказывает мне давнюю романтическую историю. Героиня — молодая красивая студентка. Мой друг надеялся ее покорить. Когда мужчине восемнадцать, он надеется покорить каждую женщину, которая ему приветливо улыбнулась. Но на этот раз все выяснилось очень быстро: К. встретил свою Дульцинею в городском парке рука об руку с горбатым донжуаном. Любопытная это была пара: студентка — длинноногая, стройная, а горбун — низенький и толстый. Голова его была чуть ли не на уровне ее бедра. Тем не менее они шли, тесно прижавшись друг к другу, как и подобает влюбленным…

— Он женился на ней?

— Ничего подобного. Он вскоре ее бросил. Я уехал в Париж и больше ее не встречал. А Василе Сурду — так зовут этого горбуна — я как-то видел на параде «Железной гвардии». У него был высокий чин в легионерской организации. Он шагал во главе целого батальона зеленорубашечников, затянутый в блестящие ремни и обвешанный со всех сторон револьверами. Это был батальон так называемых «железных ястребов». Как, по-твоему, можно из такого человека сделать ястреба?