Захария Станку - Ветер и дождь

— Любопытно, что иные физически неполноценные люди питают склонность к насилию. Они охотно примыкают к тем, кто проповедует насилие и кровопускание.

— Помнишь ли ты Арама Д.?

— А как же! Маленький, щупленький, с черными усиками. У него всегда было такое выражение лица, будто он вот-вот упадет в обморок.

— Помнишь, какие статьи он печатал в еженедельнике «Огненный цветок»?

Я запомнил одну-единственную. Она поразила меня своим названием: «Гимн крови». В ней он прославлял войну и выражал презрительное сочувствие тем молодым людям, которым не посчастливилось умереть на полях сражений. Когда война началась, я как-то встретил автора на улице. «Как? — спросил я его. — Ты все еще ходишь в гражданском? Когда-то ты сожалел, что молодое поколение не имеет возможности сражаться. А теперь, когда война наконец началась, ты как ни в чем не бывало разгуливаешь по бухарестским улицам? Сотни тысяч молодых румын, которые не хотели войны, гибнут теперь в русских степях. А ты здесь?» — «Во-первых, — ответил он совершенно спокойно, — я не румын. Ты отлично знаешь, что я происхожу из армянской семьи. Во-вторых, я никогда не служил в армии. Меня освободили от военной службы по состоянию здоровья». — «Но ты ведь мог бы пойти на фронт добровольцем?» — «За кого ты меня принимаешь? Я не сумасшедший!»

И этот герой нашего времени носил зеленую рубашку. Но среди легионеров, прибывших в лагерь, его не оказалось.

Уже после того, как прозвучал сигнал отбоя, мы вдруг услышали какой-то необычный шум у ворот. Любопытные вышли из бараков и вскоре вернулись с новостью: в лагерь прибыли жандармы. С сегодняшней ночи они берут на себя охрану заключенных. Жандармов много — человек двести, а то и больше.

Вступив на территорию лагеря, жандармы прошли по главной аллее и направились к большому пустырю, который отделял лагерные постройки от кладбища. Вскоре мы услышали выстрелы: жандармы проводили ночное учение.

Среди заключенных началась паника. Забыв о сне, люди осторожно пробирались из одного барака в другой, тихонько стучались к знакомым и спрашивали:

— Как вы думаете, что означает эта стрельба? Уж не собираются ли они прикончить нас сегодня?

Стрельба продолжалась почти два часа. Потом над лагерем снова воцарилась тишина. Утром ко мне подошел Жак Берару:

— Представь, я не мог сегодня уснуть. Легионеры из соседней комнаты всю ночь ползали на коленях и громко причитали, умоляя господа бога, чтобы он спас их от расправы. Боже, какие трусы!.. И евреи из нашего барака тоже не спали всю ночь.

— Тоже боялись?

— Конечно. Но уже не жандармов, а легионеров.

— Почему же они боялись легионеров, если те сами всю ночь дрожали от страха?

— Смешно, конечно! Но евреи не забыли легионерские погромы. А уж если человеком завладел страх, не так-то легко от него избавиться.

Начались тревожные дни. Менее чем за неделю в лагерь привезли около трех тысяч легионеров. И все смешалось: демократы, журналисты, евреи, бывшие командиры легионерских отрядов.

Одним из немногих, кто не потерял самообладания, был писатель Виктор Ефтимиу. Он пригласил в свою комнату легионеров Вожена, Панаитеску, Брэиляну. Угостил их сигаретами и настоящим кофе. А потом приступил к словесной расправе.

— Нуте-с, — начал Ефтимиу. — Что вы теперь скажете о своих союзниках — гитлеровцах? Еще не надоели вам нацисты? Довольны ли вы поведением господина Киллингера? С тех пор как Румынией стал управлять посол Гитлера, барон фон Киллингер, все мы, выступавшие против фашизма и гитлеризма, оказались здесь, в лагере. Ну а вы? Вы-то что здесь делаете? Ведь это именно вы пригласили гитлеровцев в Румынию!

Панаитеску и Брэиляну молчат. В углу сидит Радомир. Он закутан в теплую шаль и выглядит еще более жалким, чем в тот день, когда его сюда привезли. Время от времени он снимает вспотевшие очки, протирает их, вытирает глаза.

Единственный из всей компании, кто еще пытается держаться нахально, — это бывший посол легионерского правительства в Риме — Вожен.

— Я в дружеских отношениях с самим Муссолини и с Гитлером. В пятницу я обедал с Киллингером. В субботу — с итальянским послом. А в воскресенье меня арестовали. Прежде чем отправиться сюда, я успел передать этим господам следующее: если фашистские державы позволят, чтобы меня держали здесь больше трех дней, пусть пеняют на себя! Пусть больше не рассчитывают на мою дружбу и помощь.

Виктор Ефтимиу усмехнулся:

— Что ж, поживем — увидим… А пока… не хотите ли составить пульку?

Бывший министр просвещения извиняется:

— Я не умею играть в карты. Я занимался только философией.

Панаитеску тоже не хочет играть. Радомир играть умеет, но он в таком состоянии, что не в силах сесть за карты. Он просит извинения и уходит. Виктор Вожен, дипломат и светский человек, разумеется, не отказывается от игры. Остальные уходят и присылают вместо себя доктора Трифою из Крайовы. Это тоже бывший легионер, награжденный высшими легионерскими орденами. Он рад, что ему представился случай развлечься и успокоить нервы. Однако нужен еще четвертый партнер, и Виктор Ефтимиу приглашает Майера с моноклем. Все четверо садятся за стол, и начинается игра. Командир легионерских отрядов доктор Трифою играет в паре с Майером, Виктор Ефтимиу — с Воженом.

Журналист Никушор Граур, который следит за игрой, вдруг говорит:

— Посмотрите на Майера с моноклем. Вот он и удостоился чести играть в карты с двумя легионерами. Если б ему это сказали год назад, его, пожалуй, хватил бы удар от радости…

Майер с моноклем спокойно возражает:

— Почему, господин Никушор? Что тут особенного?

Легионеры… Фашисты… Сколько раз в жизни встречал я этот извращенный человеческий тип! Вот вспоминаю, как в том же лагере находилась около года женщина, которую все называли принцессой. Она и в самом деле принадлежала к старинному аристократическому роду. В лагере ей отвели отдельную комнату. Почти никто ее не видел: она никогда не покидала свой барак. Никто с ней не разговаривал: она никого к себе не пускала. Два раза в день дежурный по кухне приносил ей еду — обед и ужин.

О принцессе рассказывали странные вещи. Когда мне назвали ее настоящее имя, я вспомнил, что несколько лет назад мне попался на глаза томик рифмованных признаний в любви Каролю II. Автором этих стихов была принцесса. Она влюбилась в короля еще в ранней юности. Стихи были изданы принцессой за свой счет на великолепной бумаге, специально выписанной из-за границы. Первый экземпляр с соответствующим посвящением влюбленная принцесса послала избраннику своего сердца.

Но король не счел нужным даже поблагодарить ее за подарок. Оскорбленная в своих лучших чувствах, она вступила в «Железную гвардию», которая вела борьбу с королем. Принцесса мечтала теперь только об одном: отомстить своему бывшему кумиру, отвергнувшему не только ее любовь, но и плоды ее вдохновения.